Генри Каттнер - Источник миров

Я опустил веки, но перед глазами все еще стояли контуры человека в окружении яркого пламени, пожиравшего его. Я думаю, что Иерарх был испепелен раньше, чем этот образ отпечатался в моем сознании…

В Малеско еще не начало светать, когда мы с помпой отбыли сквозь Земные Врата назад в Рай.

Я мог бы на прощание разразиться речью. Я мог бы сказать: «Нет смысла устраивать из этого церемонию, ведь ваша религия основана на обмане. Нью-Йорк не больше похож на Рай, чем Малеско. Теория воскрешения — смехотворна, а Алхимия — скорее наука, чем религия». Но зачем портить людям праздник? За одну ночь нельзя изменить стиль мышления целого мира, это долгий, деликатный процесс, если, конечно, он вообще будет происходить.

Пусть этим займется Кориовл, это его мир. Но в ту ночь перед ним стояла другая насущная проблема — побыстрее отделаться от нас с Лорной. Я сыграл Прометея, и на этом моя роль завершена. Лорна слишком долго была орудием в руках Иерарха, чтобы оставаться желанной гостьей в Малеско. Так что чем раньше мы окажемся в Раю и закроем за собой Земные Врата, тем лучше.

Мы покинули Малеско, и Врата закрылись. Не думаю, что они скоро откроются вновь, во всяком случае в ближайшее время — навряд ли. То, что сейчас происходит за ними в Малеско, очень интересно и волнительно, но — для малескианцев. Это не наше дело. Кориовл знает, чего хочет, и сношения с Землей не входят в его планы.

Без сожалений оставив радужно-красный город в муках преобразований, мы вернулись домой в Рай.

Мы с Лорной Максвелл очутились на углу Пятой авеню и Сорок второй улицы в три часа ночи, одетые в фантастические наряды. Мы стояли и озирались по сторонам, вдыхая ночной воздух. Громыхающие автобусы и каменные львы показались нам значительно менее реальными, чем тот мир, который мы только что покинули.

Эпилог

Теперь ее звали Малеска. Вы понимаете почему. Конечно, она божественно красива. Ее пресс-секретарь не кривит душой, когда уверяет, что она самая красивая девушка в мире — если вам нравится такой тип красоты. На мой взгляд он слащав.

Тем не менее жрецы Малеско знали, что делают. Они были толковыми психологами и придали ей те черты, которые наиболее импонируют малескианцам, и черты эти необычайно человечны.

Говорят, Пигмалион влюбился в Галатею, хотя знал, что она всего лишь кусок камня, не так ли? Но форма творения была неотразима. Лорна говорит, что давно любит меня, еще до эпизода в Малеско. Она говорит, что ничего не изменилось. Но она ошибается: Малеско сильно изменил ее.

До нашего приключения я не находил в ней ничего привлекательного, и сейчас при всей красоте Лорна, по сути, осталась прежней, такой же неинтересной для меня. Жаль, но бесполезно сопротивляться силам, которые движут человеком. Я не могу бороться с ними.

А хотелось бы.

Потому что по-своему я люблю ее. Но я не смог бы прожить с ней и недели. Поэтому я никогда бы не пошел вечером в то заведение, если бы знал, что она поет там.

Но вышло так, что я сидел, позвякивая льдом в бокале, и слушал ее голос. Они одарили ее чудным голосом. Я твердил про себя избитые истины, пытаясь не замечать прелести той песни, гипнотизирующей всех в зале. «С лица воды не пить, — твердил я себе. — Статен телом, а хорош ли делом. Синица в руках…»

Мой самогипноз был прерван бурей аплодисментов. Подняв голову, я увидел, как Малеска раскланивается, и каждое ее движение было преисполнено грации. Сияющие голубые глаза искали меня в полумраке и нашли. Смущенный и решительный взгляд, каким он был всегда, когда она смотрела на меня, пригвоздил меня к месту. Она не примет отказа. Как только смолкнут аплодисменты, она снова сядет рядом и будет умолять красивым грудным голосом, мягким, как бархат, и сладким, как мед. Я почти проглотил коктейль, вскочил и направился к выходу. Аплодисменты затихли и раздался голос Малески: «Эдди! Эдди!»

У дверей я почти бежал.

Земля пламени

(Перевод с англ. Е. Фенлар)

1. Прекрасный лик

Где-то далеко в джунглях проревел зверь. О москитную сетку, закрывающую окно, билась большая бабочка. Бессознательно, телом, Брайан Рафт уловил низкие звуки барабанного боя. Здесь, на Ютахе, в долине великой Амазонки, индейцы нередко переговаривались друг с другом барабанным боем, но на этот раз это не было похоже на обычные сигналы.

Рафт был простым врачом и не отличался богатым воображением, но в его маленькой больнице из сборных пластиковых секций, насквозь пропитанных запахами лекарств, происходило нечто странное. С тех самых пор, как из джунглей стал доноситься этот низкий размеренный бой барабанов, Рафт потерял покой. Врачу есть чему удивляться, когда сердце больного начинает биться в такт со звуками, доносящимися извне, точно подстраиваясь под далекое эхо. И, словно уравновешивая Рафта, совсем другим человеком был Дэн Крэддок с его верой в древних валлийских духов и призраков.

Огромная бабочка все так же бесшумно билась о сетку. Крэддок склонился над стерилизатором, и его седая голова, объятая клубами пара, делала его похожим на сказочного колдуна, шепчущего над котлом свои заклинания.

Гул не умолкал, и Рафт чувствовал, как и его собственное сердце отзывается на задаваемый барабанами ритм. Он посмотрел на Крэддока, пытаясь не вспоминать те истории, которые рассказывал старик о своих диких предках в Уэльсе и о том, во что они верили. Рафту иногда казалось, что Крэддок и сам верит во все это, или почти верит, особенно приложившись к бутылке. За месяцы, проведенные вместе с чудаковатым стариком, Рафт успел немало узнать о нем, но, как врач, он вполне отдавал себе отчет в том, что образ, пропитанный мистицизмом и верой в духов, был только внешней оболочкой валлийца. Внутри, за границей приятельских отношений, жил и действовал совсем незнакомый ему человек, который никогда не рассказывал о своем прошлом и не делился своим настоящим.

Экспериментальная станция на Ютахе, с ее запахами, пластиковыми секциями, блеском нового инструмента, была совершенно явно чужеродна окружающим ее джунглями. Перед теми, кто здесь работал, стояла задача отыскать лекарство от атипичной малярии, но за сорок лет, прошедших с конца второй мировой войны, ничего более действенного, чем обычный хинин и атабрин, ничего найдено не было.

Рафт занимался тем, что просеивал через сито современной науки древние познания индейцев, спрятанные за ритуальными масками, поклонением дьяволу и более древним духам. Ему не раз приходилось изучать вирусные заболевания, он побывал в Тибете, Индокитае и на Мадагаскаре, и судьба научила его с уважением относиться к знаниям колдунов и шаманов, которые в своих нетрадиционных практиках нередко использовали вполне логичные и здравые теории.