КОНАН И ДРУГИЕ БЕССМЕРТНЫЕ - Роберт Ирвин Говард
Мы выстроились на равнине неподалеку от высоких черных стен, которые казались построенными из гигантских базальтовых блоков. Из наших рядов вышел вперед Асгрим. Он был без оружия. Наш вождь протянул руки ладонями в сторону города в знак мира. Но в землю рядом с ним вонзилась стрела, прилетевшая со стороны башен, и он отступил, присоединившись к нам.
— Война, брат! — прошипел Келка, в его черных глазах замерцали красные огоньки. В тот же миг огромные ворота распахнулись, и из города выступили шеренги воинов с колышущимися в блеске копий султанами перьев. Заходящее солнце полыхало на их начищенных до блеска медных шлемах.
Воины были высокими и поджарыми, с темной кожей, хотя и коричневой, а не черной, и хищными, ястребиными чертами. Их амуниция была из меди и кожи, а круглые щиты покрывала блестящая шагрень. Копья, тонкие мечи и длинные кинжалы у них были бронзовыми. Они наступали, выстраиваясь в идеальном порядке, — полторы тысячи мечей — неукротимый поток колышущихся султанов и сверкающих камней. На зубчатых стенах города появились зрители.
Никаких мирных переговоров.
Когда они подошли поближе, старый Асгрим подал голос, словно волк, вышедший на охоту, и мы ринулись навстречу атакующим. Мы не строились ни в какой порядок. Мы бежали к ним, словно волки, и, приблизившись, увидели презрение, написанное на их ястребиных лицах. Они не стреляли из луков, и из наших рядов не вылетело ни одной стрелы, ни одного копья. Единственным нашим желанием было сойтись в рукопашной. Когда же мы оказались на расстоянии броска дротика, они обрушили на нас град копий, которые по большей части отскочили от наших щитов и кольчуг, а потом с глухим гортанным ревом наши воины врезались в ряды врага.
Кто сказал, что дисциплина выродившейся цивилизации способна потягаться со свирепостью варваров? Наши противники старались биться, как один, а мы сражались каждый за себя, бросаясь очертя голову прямо на их копья, рубя как бешеные. Весь их первый ряд рухнул под ударами наших мечей, а задние ряды отступили и заколебались, когда ощутили наш грубый напор. Если б они устояли, то могли бы зажать нас с флангов, окружить своими превосходящими силами и перебить. Но они не выдержали. В буре молотящих мечей мы прошли сквозь их строй, ломая их ряды, ступая по телам убитых, и неудержимо помчались дальше. Их строй распался. Битва превратилась в бойню. По части силы и свирепости они оказались нам не чета.
Мы косили их, как пшеницу, пожинали, как созревшую рожь! Когда я вновь воскрешаю в памяти ту битву, Джеймс Эллисон во мне уступает место бешеному Хьяль-мару, объятому безумием, без конца выкрикивающему боевой клич. Я снова пьянею от звона мечей, плеска горячей крови и рева битвы.
Наши враги побежали, побросав копья. Мы помчались за ними по пятам и гнали их до самых ворот, через которые не так давно вышло это воинство. Ворота захлопнулись у нас перед носом — и перед носом толпы несчастных, искавших спасения от наших мечей. Горожане закрыли путь к спасению своим же воинам, и те царапали и колотили в неподатливые порталы. Но мы перебили всех, кто не успел спастись. После мы, в свою очередь, стали колотить в ворота, пока град камней и бревен со стен не вышиб мозги трем нашим воинам. Тогда мы отступили на безопасное расстояние. Мы слышали, как воют на улицах женщины, а выстроившиеся на стенах мужчины стреляли по нам из луков, не выказывая особой меткости.
От места, где столкнулись войска, до ворот равнину усеяли тела убитых, и там, где погиб кто-то из наших, лежало с полдюжины воинов с султанами на шлемах.
Солнце зашло. Мы разбили небольшой лагерь перед воротами и всю ночь слышали доносившиеся из-за стен завывания и стенания. Там плакали по тем, чьи неподвижные тела мы ограбили и свалили в кучу неподалеку от поля битвы. На рассвете мы взяли тела тридцати павших в бою асиров и, оставив лучников наблюдать за городом, отнесли мертвых к утесам, отвесно возвышавшимся в полутора тысячах футов над белым песчаным берегом. Мы нашли ведущие вниз пологие ущелья и отнесли мертвых к кромке воды.
Там из вытащенных на песок рыбачьих лодок мы соорудили большой плот и уложили на него большую кучу плавуна. На нее мы положили мертвых воинов, облаченных в кольчуги, и их оружие. Мы перерезали глотки дюжине пленных и вымазали их кровью мечи мертвецов и борта плота, а затем подожгли его и оттолкнули от берега. Он уплыл далеко по зеркальной поверхности голубой воды, пока не превратился в красный огонек и не растаял в занимающейся заре.
После этого мы поднялись обратно по ущелью и расположились перед городом, распевая боевые песни. Мы снова взялись за луки, и с башен один за другим посыпались воины, пронзенные нашими длинными стрелами. Из деревьев, растущих в садах за городом, мы соорудили штурмовые лестницы и приставили их к стенам, а потом ринулись по ним вверх, навстречу стрелам, копьям и факелам. На нас лили расплавленный свинец. Четырех воинов сожгли словно муравьев. Тогда мы снова стали пускать стрелы, пока между зубцами стены не осталось ни одной головы с султаном перьев.
Под прикрытием наших лучников мы опять приставили лестницы. Когда мы собрались снова рвануться вверх, на одной из башен появилась фигура, при виде которой мы остановились как вкопанные.
Эта была женщина, такая, какой мы уже давно не видели. Ветер развевал ее золотистые волосы. Ее молочно-белая кожа сверкала на солнце. Она окликнула нас на нашем родном языке, запинаясь, словно много лет не говорила на нем:
— Подождите! У моих хозяев есть что сказать вам.
— Хозяев? — Асгрим произнес это слово так, словно выплюнул его. — Это кого же дочь асиров называет хозяевами? Никто не может повелевать ею, кроме мужчин ее собственного племени!
Девушка, казалось, не поняла слов нашего предводителя, но ответила:
— Это — город Хему, и хозяева Хему — владыки этой страны. Они велели мне сказать вам, что не могут выстоять перед вами в бою. Однако вам будет мало прока, если вы влезете на стены, потому что они собственными руками перебьют своих женщин и детей, подожгут дворцы, так
