Вениамин Шехтман - Инклюз

По всему выходило, что проредил кавалерию Теоретчик изрядно. Когда я снова нашел время оглянуться, оставшиеся в строю вольтили на месте и продолжать преследование не собирались. Но мы все же сохраняли темп еще версты четыре, и только потом чуть притишились.

На ночлег стали на пригорке, костра не жгли, дежурили по двое. Никто не спросил, кто это нас преследовал и зачем. А чего спрашивать? Надо людям и гнались, обычное дело.

Следующий день выпал спокойным и еще один. Потому что степь была ровная, как ладошка. То есть распадки и горки есть, но такие мелкие, что не спрячешься, не подкараулишь. А ночью к нам пришел человек в серой бурке и сообщил, что ему велели передать: "Папку на землю ложьте, а сами едьте, куда хотите — уедете живые".

Маруся, заливавшая скуку самогоном, рубанула его так, что от бурки клочья полетели. Вот мы и не узнали, был ли он только посланцем, ничего не знающим, кроме заученных слов, или кем поважнее.

С той ночи дорога стала тревожной. Что ни день, видели мы наблюдающих за нами людей, но обыватели они или соглядатаи выяснять было некогда. Мы гнали вперед со всей скоростью, которую можно взять, не имея сменных лошадей. По ночам было ощущение, что мы в широком, но кольце. До боя ни разу больше не дошло, хотя и возникали какие-то отряды то впереди, то сзади. Но кто ж знает, по нашу они душу или так… бандиты, красные, гетман.

Зато к цели — устью Телигульского лимана, вышли куда раньше, чем я закладывался.

Здесь нам предстояло договориться с рыбаками, которые отвезут нас на паровой баркас, ждущий на рейде. Ну, Блюмкин обещал, что баркас будет.

К рыбакам меня Борька не взял, что-то он про них знал. Вдвоем с Львом они ушли на несколько часов, вернулись затемно, и сразу вслед за ними подплыла низкосидящая талалайка с косым парусом. Глянув на управлявшего ею рыбака, я даже хохотнул. Рыбак, ага. Если нормальные рыбаки бычков ловят, кефаль или камбалу, то с такой рожей только утопленников вываживать. Но цену он взял нормальную.

В лодке я с мешком за плечами сел на нос. Рыбак попытался меня согнать, ему де неудобно, но уж подрядился — вези, так я ответил, в таком духе. Анархисты пристроились, кто где, без видимого порядка, только Теоретчик со своим пулеметом занял осмысленное место — на корме на неширокой дощатой площадке. "Квартердеке" подсказал мне красивое слово матрос Степан.

С ночью нам повезло. Безлунная, хотя и звездная, море спокойное, но зыбь есть. Морской гнус уже отсветился и теперь не выдавал нас, вспыхивая, когда его касался нос лодки. В такую ночь заметить нас с берега — такой хороший бинокль надо, что ни у кого такого нет.

Баркасов на рейде хватало — контрабанда шла вовсю. И с каждого подавали сигналы фонарем. Лодчонки, вроде нашей, сновали к ним от берега и, осев под грузом, телепались обратно. Хорошо Блюмкин договорился, что фонарь будет с красным стеклом.

Взобравшись по веревочному трапу вслед за Борькой и Марусей, я поискал глазами Зуба, так поименовал капитана Блюмкин. Выбор был невелик: или тощий дядька, придерживавший трап багром пока мы карабкались, или старик с черным лицом, стоящий у пыльного бокового иллюминатора рубки, или человек в бушлате, лица которого видно не было — падала тень от войлочной шляпы.

— Зуб! — так и не определившись к кому, обратился я.

Чернолицый старик, блеснув серебряной фиксой, ответил:

— Что? Щас погрузитесь и отойдем. Утра ждать не будем, не боись.

Нам предложили спуститься в грузовой трюм, там, мол, болтанка меньше, но Степан только хмыкнул и повел нас на нос. Там на ветру и холоде, которые мгновенно появились, едва баркас набрал ход, между насмоленной шлюпкой и лебедками мы и расположились. Хотелось сидеть потеснее, спрятаться от брызг. Это, когда купаешься, они приятные, а на палубу прилетают совсем другие — ледяные и жесткие. Но блюсти осторожность надо, поэтому сидели розно, каждый принюхивался и прислушивался к своему сектору — баркас шел, не зажигая огней, на палубе была хоть не полная темень, все же звезды в небе, но такое невнятное серое месиво, что все равно ничего не разберешь.

— Часов 12, а то и больше проболтаемся, — заметил Степан.

— Тоже интересно. Круиз, — качнул головой Лев.

И на несколько часов судно погрузилось в молчание. А чего говорить — следить надо, моряки народ ненадежный.

— А вот, чей это движок стучит у нас на траверзе? Близко стучит, — снова первым подал голос Степан.

— Надо у капитана спросить. У Зуба, — я поднялся, но Борька дернул меня за рукав, посадив обратно.

— Сюда его позови.

На окрик Зуб не появился. Я все же встал, и обнаружил, что свет в рубке погашен. От этого известия Борька скрипнул зубами и рванулся к тому борту, со стороны которого слышался чужой движок. Лев неслышно (на баркасе вообще слышно плохо) сказал что-то и двинулся к рубке, на ходу приведя в боевое положение оба пистолета. Он заколотил по двери, выбил ее, и, вернувшись, сказал:

— Спрятались. Степа, где на корабле прячутся?

— В машинном отделении, — Степан прошел на корму, дернул что-то и крикнул: "Заперлись!"

После чего навалил на люк две бухты троса и какой-то ящик.

— Пусть тогда и сидят там, может, когда и выпустим. А сами пусть не вылазиют.

И оставшись на корме, снял с плеча винтовку и опустился на колено возле фальшборта.

Еще с полчаса мы прождали, прежде чем звук чужого двигателя начал усиливаться, и вскоре, стал различим баркас: ночью — близнец нашего. На баке у него стоял человек в шинели без погонов и освещал себя фонарем. Лицо его было мне совершенно незнакомо. А может, и видел где? Обычное такое лицо… ну как у всякого — не запомнишь.

— Эй, на барже! Чего надо? — сложив ладони рупором, проорал Борька.

— Не тебя! — гаркнул в ответ фонарщик.

— Меня, что-ли? — испытанным этими двумя способом спросил я.

— Да!

— И груз мой?

— Всего тебя со всей начинкой!

Я вытащил наган, как мог на качающейся палубе прицелился, и выстрелил. Не попал, но мой выстрел надоумил Степана поступить также, и его пуля, войдя в живот, заставила фонарщика сделать пару неконтролируемых шагов и рухнуть за борт. Едва он перевалился через фальшборт, Теоретчик полоснул по чужому баркасу длинной очередью. Никуда особо не целясь, он провел грохочущую линию от носа к корме и обратно. Баркас взвыл машиной и отвалил в сторону. Дождавшись, когда его станет неслышно, мы пошли выковыривать команду нашего баркаса из их убежища.

— Выходьте, убивать не будем! — ласково говорила Маруся.

— Правда не убьем, кто без вас баркас поведет! — вторил ей Борька.

— Или расхерачим тут все гранатами, вас покрошим, а сами на шлюпке поплывем, — предупреждал Лев.