Елена Хаецкая - Здесь был Баранов

За пределами интерната копошилась, конечно, некая форма жизни, но она была далека и непонятна. Поначалу, тоскуя в стерильных стенах, Баранов надеялся отыскать в самом городе хотя бы отголосок того, живого, чего с избытком было в Гераклее, но все оказалось не так. Город и сам как будто был инопланетянином на Земле. Его выстроили на здешних болотах, поправ все законы природы. Эта земля не желала на себе никаких городов, а когда над нею совершили насилие, принялась мстить. Ее мертвые зубы грызли и грызли – строения, мостовые, памятники. Посреди тихой, неостановимой войны люди – обитатели непрерывно уничтожаемого города – выглядели как ничтожное недоразумение.

Баранов в серебристом комбинезоне с нашивками космической службы часами бродил по мертвым улицам, где все дома, несмотря на явную их населенность и даже перенаселенность, выглядели необитаемыми. Иногда он останавливался и смотрел.

В этот раз, покинув интернат, он забрался довольно далеко и вышел в конце концов на набережную Невы. Гранит давно искрошился и осыпался, берега размыло, и кое-где их подпирали просмоленные балки. Там, поставив на землю тяжело набитые сумки, бранились между собой две глухонемые старухи. Их лица искажались, как резиновые, безмолвные рты то и дело перекашивало. Завидев серебристого Баранова, они испуганно замерли с растопыренными пальцами.

Дима плюнул и поскорее зашел в первое попавшееся здание. Это было ветхое строение, кое-как поддерживаемое консервирующими растворами. За долгие годы таких растворов наложили на фасад столько, что совершенно залепили его студенистой застывшей массой, по виду напоминающей канцелярский клей. Сквозь ее муть можно было еще различить барельефные кудрявые головки нимф и какие-то завитки над окнами; но это и все. Зеленая медная табличка оповещала о том, что здание принадлежит музею «Государственный Эрмитаж».

В холле было просторно, холодно и темно. Впереди, за группами белеющих статуй, поднималась широкая плоская лестница, и по ней семенили женщина с десятком ребят – видимо, школьная экскурсия.

Баранов миновал контроль, где его ни о чем не посмели спросить, покрутился под лестницей, однако ступить на нее не захотел и вместо этого нырнул куда-то вбок, где немедленно заблудился. Дощатые переходы уводили все дальше в глубину здания. Время от времени перед Димой распахивались залы, где стояли плотно закрытые пыльные шкафы. Наконец он очутился перед лесенкой, уводящей вниз, и осторожно спустился на два пролета.

Баранов оказался в плохо освещенном просторном помещении с невысоким потолком. Здесь не было ни лепнины, ни картин, ни наборного паркета – вообще никакого украшательства. Только вещи – статуи, вазы, какие-то железки, сложенные на столах.

Дима поискал на стене, нашел выключатель. Подвал залило неприятным резким светом, и тотчас загудели лампы. На мгновение Диму крепко схватил ужас: он стоял среди вещей, награбленных из какого-то богатого гераклейского дома. Здесь были маленькие статуи из садика и хорошая посуда. По правде сказать, такой красивой Дима никогда не видел. Но имелись и битые плошки и даже обломок штукатурки с фрагментом неприличной надписи.

– Могу я узнать, что вам понадобилось в служебном помещении?

Голос прозвучал по-русски. Баранов удивленно обернулся, ожидая, что странное продолжится, и он увидит человека в домашней тунике и легких сандалиях. И с волосатым злобным рабом-телохранителем за плечом.

Однако на незнакомце был самый обыкновенный коричневый костюм, разве что сильно мятый и потертый. Человек этот обладал неопределенным возрастом и очень заурядной внешностью. Дима подумал про него: «облезлый» – больше ничего на ум не шло.

Он разглядел наконец нашивки космической службы и, непонятно почему, стал еще более бледным, хотя цвет лица у него и так был неважный. Дима не раз уже сталкивался с тем, как странно реагируют горожане на его униформу. Возможно, потому, что звездолетчики и все прочие инстинктивно воспринимали друг друга как две отдельные расы.

– А вы кто? – спросил Дима.

– Вишняков Евгений Петрович, – ответил человек безупречно вежливо, – директор Эрмитажа.

– Простите, – сказал Дима. – Я как-то заблудился. Здесь никого не было. И ничего не написано.

– Обычно проход под лестницей перегорожен деревянным щитом, – смягчился Вишняков. Он нашел за статуей мальчика на дельфине табурет и устало сел. – Чем могу служить?

– Что? – растерялся Дима. – Да я так… посмотреть.

– Парадные залы наверху.

– Мне не парадные… а откуда эти вещи?

– С юга Италии.

– Нет, я хотел спросить – откуда они у вас?

– Результаты раскопок, приобретения… – Вишняков показал на мальчика с дельфином. – Эту еще четыреста лет назад купил граф Шереметев… А что?

– Не знаю, – честно сказал Дима. – А надпись читали?

– Какую надпись? – удивился Вишняков.

Дима взял обломок штукатурки.

– Эту. «Что сирийцу морковь, то…» Знаете, как заканчивается?

– Как?

– «…то римлянину каша».

Вишняков поднял бесцветную бровь. По лбу побежали складочки.

– Просто здесь… – Баранов покраснел. – В общем, есть второй смысл. Не совсем приличный. Ну… я не могу сказать. Это-то у вас зачем хранится? Это же не искусство?

– Послушайте, молодой человек, – медленно заговорил Вишняков, – я хочу кое-что уточнить. Вы ведь изволите состоять членом СЮКа?

– Да.

– И больше нигде не состоите?

– Нет… а что?

– В таком случае, каким образом вы прочитали надпись? Она же не закончена.

– Я знаю это присловье, – сказал Дима. – Как же еще?

– М-м… – неопределенно отозвался Вишняков. – Для сюковца вы на удивление много знаете. Хотите чаю?

– Да, – сказал Дима. – Меня зовут Вадим Баранов, – спохватился он, сообразив, что не представился.

Вишняков утащил его в подсобку, где принялся потчевать скверным чаем и выспрашивать. Дима не хотел открывать незнакомому человеку все свои тайны и потому поначалу ссылался на какие-то несуществующие книги, которые якобы достал в библиотеке СЮКа, а потом, когда Вишняков легко уличил его в обмане, замолчал и наконец признался:

– Я не могу просто так взять и все вам рассказать. От этого могут, наверное, случиться неприятности.

Вишняков неожиданно сжал его руку, крепко, уважительно. Не так, как завуч в СЮКе, в конце учебного года вручая табель с отметками.

Баранов вскочил, как ужаленный.

– Мне пора, Евгений Петрович, – выговорил он. – Пожалуйста, помогите мне отсюда выбраться.

Вишняков, внешне спокойный, вывел его в большой подвал, оттуда – еще в один зал, где в темноте угадывалась гигантская статуя божества, а затем поставил лицом к двери и показал рукой: