Владимир Аренев - Под небом голубым

Что же касается веревок с узелками, узорчатых трубочек и прочих экзотических средств хранения информации, то к ним человек даже не прикасался — все равно ведь без толку.

Так он провел не один час, хотя еще недавно чувствовал себя уставшим и опустошенным. Человек переходил от стеллажа к стеллажу, от стола к столу, разглядывая, притрагиваясь, вслушиваясь, пытаясь вообразить себе все то неисчеслимое количество мыслей, которые оказались собранными в сей не имеющей границ комнате. Иногда он узнавал те или иные буквы чужих алфавитов: вот древнегреческий, а это — иероглифы, правда, не понять, китайские, японские или еще какие (с восточными языками знаком только по титрам из каратешных фильмов); а здесь, похоже, касалась папируса рука египетянина…

Немного утомившись от нескончаемых рядов стеллажей, человек присел на стул у стола, где стояли очередные террариумы с бульдышами. Зверьки, завидев пришельца, стали тихонько повизгивать и бегать по кругу. Небольшие, с обыкновенную мышь, но с мордочками французских бульдогов и круглыми смешными ушами, они самозабвенно гонялись друг за другом, как будто желали развлечь гостя своей незатейливой игрой.

Человек слабо улыбнулся, наблюдая за зверьками, и отстраненно спросил себя, чем же они питаются. И питаются ли вообще. По крайней мере, рядом с террариумами не было ничего, даже отдаленно напоминающего корм. Но с другой стороны, если город способен несколько раз в день «сообразить» для человека сад, то уж для бульдышей каких-нибудь там… а кстати, что должны есть такие звери?.. — одним словом, что бы они ни ели, город их голодать не оставит /если они ему нужны, конечно/.

Посидел, поклевал носом. В библиотеке было хорошо, прохладнее, чем в городе, а уж уютнее — во сто крат. Человек зевнул и решил, что пора отправляться на покой. Завтра… то есть, уже сегодня… — он поищет что-нибудь написанное на нормальном языке. Обязательно поищет. Что-нибудь, что, возможно, прольет свет на то, почему он здесь. Да, было бы очень неплохо во всем этом разобраться. Просто необходимо. Тогда и…

Взгляд человека упал на соседний стол. Там лежала тетрадка — мятая такая, тоненькая тетрадка с зеленоватой обложкой. Очень похожая на привычные человеку еще по той жизни тетрадки с зеленоватыми обложками.

Он поднялся со стула и подошел к своей находке. Взял в руки, удивляясь тому, какая же она родная на ощупь, эта мягкая, чуть шершавая бумага. Дрожащими пальцами ухватился за уголок, потянул, но тот выскользнул, — и так несколько раз. Наконец открыл — и с разочарованием увидел: на разлинованном листе чернели корявые, написанные от руки три строки.

И все. И больше ничего.

7. …"Отыскать подсказку»? — пожалуйста. Только пойми ее.

ГОРОД. БИБЛИОТЕКА. МЯТАЯ ТЕТРАДЬ.

8. Чужая ночь в чужом городе должна стать твоей ночью.

Как же иначе услышать голос звезд?

Глава шестая

ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.

1. Он прошелся по саду, давя сапогами опавшие стручки и косясь на выстиранную куртку. «Теперь придется ждать, пока высохнет. А жрать-то охота!» Ну ладно, ну черт с ней, с библиотекой. В конце концов, все подсказки (если их вообще можно так назвать) он получал именно в такой трехстрочной форме. И глубина, а также понятность подсказок не особенно менялись от случая к случаю. Философская абракадабра, которую можно трактовать как угодно.

«/Ну, в результате-то ты трактовал их с наибольшей для себя пользой/».

Что было — то было. Но сегодня, похоже, не тот случай. Итак, черт с ней, с библиотекой. Он и не ожидал…

Одним словом, не будем расстраиваться. Не будем расстраиваться. Не будем.

А что будем?

2. От нечего делать человек оборвал почти все стручки, — убедившись, что ни одного съедобного на вид здесь, в саду, нету. Воду, правда, пить можно было. Хоть и с непривычным привкусом вода, а нормальн…

Человек почувствовал, как в животе в буквальном смысле закипело. Едва успел стянуть штаны.

И сидя на корточках, проклиная все и вся, опять увидел необычную кучку-многоглазку.

«Хоть бы отвернулось, бесстыжое животное».

Обитатель пялился на него своими несчетными глазами и звучал, — кажется, даже чуть-чуть насмешливо. По крайней мере, человеку так показалось.

3. Управившись с результатами воздействия на организм местной воды, человек решил, что больше не останется в саду ни на секунду. Он сдернул с веток /хр-русть! — черные обрубки падают на землю обломанными пальцами/ невысохшую куртку и приблизился к стене.

Коснулся голубых кружочков и «/Ничего не случится. Ты же знаешь. Все сломалось. Ничего не слу…/» почувствовал легкое покалывание. В следующую минуту он уже стоял по ту сторону.

Вечерело. Жирные маслянистые тени змеями вползали в щели между домами, ворочались, устраиваясь там поудобнее; Обитатели звучали теперь сонно и умиротворяюще. Кажется, они стали даже меньше перемещаться из дома в дом. Человек бросил прощальный взгляд на сад (заодно посмотрел на многоглазого преследователя) и зашагал к фонтану. Сейчас больше всего на свете он желал избавиться от соглядатая, даже если тем руководило обыкновенное любопытство.

«Довольно на сегодня игр. Домой, домой! — забиться в нору и забыться во сне».

Тогда он еще не знал, что «игры» лишь начинаются.

4. Ему предстояло преодолеть довольно приличное расстояние, и поэтому человек торопился. Он совсем не был уверен ни в том, взойдет ли на небе луна, ни в том, станут ли светиться Обитатели, когда окончательно стемнеет. Не исключено, что очень скоро придется искать дорогу в темноте. О, разумеется, он давно уже вышел из того возраста, когда можно признаться самому себе в страхе перед темнотой /и тем, что в ней таится/, но искать путь к фонтану в преобразившемся городе — нет уж, увольте, господа хорошие! Это сомнительное развлеченьице оставим для кого-нибудь с более крепкими нервами.

К тому же события последнего дня… Что бы человек не испытывал к городу — а это чувство совсем не походило на обожание; разве что, отчасти, на обожествление, — он понимал: отсюда не сбежать. Без толку прыгать с тонущего корабля, когда находишься посреди бушующего океана. Лучше уж притащить в зубах кусок пакли и заткнуть им дыру. Авось удастся доплыть до порта.

Другой бы отвернулся. Сказал себе: «Даст Бог, все обойдется». Человек не мог позволить себе иметь подобные предположения. Хотя, если обойдется, он первым восхвалит имена забытых богов.

«/Но ты знаешь: не обойдется/».

Да, он знал. Все в городе пропиталось этим: в предощущении катастрофы извивались улицы и умирал свет, чернели в полумраке стены и гасли звуки. До сих пор то, что происходило здесь, напоминало игру с глиной; глину мяли, из нее изготавливали нечто, а потом снова мяли и снова изготавливали, и снова… И глина эта лежала в некой миске. Теперь же, похоже, кое-кто намеревается мять миску, а не только глину, — и изготавливать из них нечто, и снова мять, и снова…