Феликс Крес - Северная граница

Алерская стая не отвечала ни одному из этих условий. Воины самым настоящим образом удирали и не услышали бы никаких приказов, даже если бы было кому их отдавать. Тем не менее сидевший в кустах Астат не собирался перегибать палку. Стая была разбита, и, учитывая недостаток сил, не имело смысла вынуждать недобитых алерцев к дальнейшей отчаянной обороне. Поэтому командир лучников поспешно убрал своих людей с дороги бегущего врага. Отодвинув солдат чуть в сторону, он предоставил разбираться с остатками стаи топорникам и коннице, сам же выставил чуть дальше, в глуби леса, двоих лучников — как подстраховку на случай, если алерцы вздумают вернуться на поле боя. Лишившись прекрасной мишени, каковой являлась сбившаяся в клубок середина стаи, Астат сменил тактику: вместо множества выпускаемых наугад, лишь бы быстрее, стрел с края леса полетели одиночные стрелы, тщательно нацеленные на одиночные мишени. На землю рухнул первый бегущий по степи воин, за ним второй и третий; на этом фоне раздавалось болезненное, жуткое кваканье раненых алерских животных. Прикончив таким образом нескольких беглецов, лучники перестали стрелять — не было смысла. Стрелы заканчивались, да и следовало сохранить хотя бы несколько — на всякий случай.

Подавив остатки сопротивления, щитоносцы и конники завершили побоище, разрубая топорами головы обезумевшим от боли животным, закалывая мечами или пришпиливая к земле копьями не способных защищаться воинов. Умолкли стоны и вопли, замерли последние судорожные движения. Поле боя было мертво.

Лучники вышли из леса, но «мужскую» тройку Астат тут же вернул на прежнее место — охранять отряд. Рават это заметил и, успокоившись, приказал собрать раненых и убитых легионеров. Он соскочил с седла и устало двинулся по полю боя. Работа тяжеловооруженных пехотинцев повергла его в неподдельное изумление, хотя в жизни ему довелось повидать всякое. Однако топорники редко бывали под его началом. Он отдавал себе отчет в том, сколь значительна сила ударов тяжелой пехоты, и все же одно дело — отдавать себе отчет, и совсем другое — видеть собственными глазами… Землю усеивали изрубленные трупы. Многих воинов прикончили вместе с верховыми животными, и мертвые всадники все еще «сидели» на спинах «коней». У многих трупов не хватало рук или ног. Голова одного алерца была разрублена ровно пополам топор остановился лишь на уровне шеи.

Осмотрев работу тяжеловооруженных пехотинцев, сотник перевел взгляд туда, где из тел торчали во все стороны украшенные белым оперением стрелы. Большинство алерцев, в которых попали легкие, не обладающие большой силой стрелы, нужно было добить, но в тесноте раненый всадник создавал больше замешательства, нежели труп… Не число убитых, но именно всеобщая суматоха предопределила исход битвы.

Рават покачал головой. Он никогда не хвалил солдат за то, что они исполняют свои обязанности, делают работу, за которую им платят. Не стал он делать этого и сейчас. Однако он задержал свой взгляд на Астате… и худощавый лучник, казалось, вырос от одного этого взгляда, чувствуя искреннее восхищение, признание и уважение командира.

Около тройника стояла пятнадцатилетняя Эльвина. Это был ее первый бой, и вообще, она впервые в жизни видела алерцев… Девушка послала в толпу немало стрел, и теперь ей довелось вблизи увидеть тех, в кого попали ее стрелы. Эльвина была потрясена. Рават уже успел забыть, какое впечатление производят на человека — и, пожалуй, на любое шерерское создание существа с той стороны границы. От трупов воинов и животных веяло почти осязаемой чуждостью.

Сглотнув слюну, девушка посмотрела на лежащего у ее ног алерского «коня»; судя по ее лицу, ничто на свете сейчас не заставило бы ее дотронуться до существа, на которое она сейчас смотрела. Животное размерами поменьше лошади было покрыто мягкими, нитевидными черно-серыми волосами, похожими на плесень. Копыт не было, ноги напоминали скорее собачьи лапы, только странно утолщенные на концах, корявые и бесформенные, со множеством дополнительных суставов; сотник знал, что некоторые из них блокируются или приходят в движение в зависимости от скорости бега животного, а также местности, по которой оно идет. Холка поднималась намного выше зада, так что очертаниями животное несколько напоминало зубра. Оскаленные зубы, между которыми сочилась желтая, подкрашенная кровью пена, ничем не напоминали зубы травоядного, но и клыками хищника они тоже быть не могли. Разбитая топором голова была начисто лишена чего-либо хотя бы отдаленно напоминающего уши. Глаза, расположенные между двойными толстыми складками кожи, торчали в каком-то бело-розовом студне, отчего казалось, что они могут вытечь при любом движении головы. Однако самым жутким и, в некотором смысле, зловещим был вид самих глазных яблок. Это были человеческие глаза. Самые настоящие человеческие глаза. Голубого цвета. Отличий не было никаких.

Девушку стошнило. Рават сделал вид, что не заметил.

— Они очень выносливы и подвижны, но не слишком быстры, хотя могут долго бежать, — сказал он, подходя. — Движутся тише, чем кони, и в лесу чувствуют себя лучше. Для атаки они малопригодны — слишком слабые и легкие, к тому же непослушные. Алерцы называют их «фехсф» или что-то вроде того, слишком трудно воспроизвести… Мы называем их «вехфеты». Ты хорошо себя показала, лучница, — добавил он, поворачиваясь. — Я очень тобой доволен.

Он отступал от собственных принципов, но девушка нуждалась в поддержке.

На краю леса уложили шестерых убитых. Чуть поодаль перевязывали раненых. Больше всего пострадала конница, щитоносцы оказались более защищенными от алерских дротиков. Хотя у серебряных воинов имелось и кое-какое армектанское оружие. Трофейное, естественно…

Биренета и Дольтар вели под руки громбелардца. Шлема на нем не было, его сорвали в бою. С залитого кровью лица смотрел лишь один глаз, нос был сломан и разодран, лоб глубоко рассечен. С виска свисал лоскут живой кожи. Топорника посадили среди остальных раненых. Похоже, он не чувствовал боли, глядя вокруг уцелевшим глазом и словно спрашивая, что случилось, кто он такой и где находится. Однако больше всего пострадал один из конников гладкое острие алерского дротика пробило кольчугу и вонзилось в живот, после чего древко сломалось. Рават разбирался в ранах… впрочем, особые знания тут не требовались. Легионер — не слишком красивый, всегда немного мрачный молодой парень — умирал. Рават бывал с ним во многих походах. Он сел рядом, взял солдата за руку и отеческим движением взъерошил ему волосы.

— Моего коня, господин… добили? Он мучился… Добили?