Наталья Субботина - Клейменные одиночеством

— Господин Север, — робко подал голос Венк. — Как там… она?

Я сразу понял, о ком он, и ответил, не скрывая презрения:

— Не твоего ума дело, парень. Ты ей теперь никто.

— Да я… просто… — замямлил мальчишка смущенно и грустно.

Я разозлился. Девчонка и ее отец были мне едва знакомы, но уже небезразличны, и слушать оправдания этого слюнтяя…

— Обещал, наверно, жизнь отдать, а когда с ней несчастье случилось — и любовь прошла. Трус!

— Несчастье? — вдруг заволновался Венк. — Что с ней? Господин Путник, пожалуйста! Она жива? — он требовательно дергал мой рукав, позабыв о том, что прикасается к Одинокому.

До меня стало доходить, что сделал поспешные выводы и влез не в свое дело. Мало ли, что у них произошло. Может, Тиренн сам разорвал помолвку — решил, что Венк его дочери не пара. Или сама Бенира разлюбила… Кто меня за язык тянул?

А парень, напуганный моим молчанием, уже всполошился не на шутку.

— Да жива-здорова! — с досадой сказал я, опасаясь, что юнец сейчас бросит поиски Шоила и помчится спасать любимую неизвестно от чего. — Клянусь, все с ней нормально. Ты брата ищи, герой.

Пацан прекратил метаться и прибавил шагу.

Первым его заметил Венк.

— Братишка!

Я вслед за ним подбежал к лежащему возле упавшей березы человеку. «Братишка» оказался вовсе не ребенком. Настоящий великан: рослый, широкоплечий, рука выше локтя потолще, чем у иных бедро. Такой хребет нувару голыми руками переломит. Но сейчас это могучее тело беспомощно распласталось по земле — с нелепо подломленными под себя ногами и раскинутыми руками. Молодое лицо с мягкой, юношеской бородкой, было серым, будто присыпанное пеплом. Оно не дрогнуло от братского прикосновения. Казалось, перед нами мертвец и чуть заметное дыхание лишь мерещится. Опавшая листва вокруг была совсем сухая, утратившая все краски. Опоздали. Шоил все-таки не миновал встречи с верном. Венк уложил брата поудобнее, гладил по голове и дрожащим голосом уговаривал потерпеть еще немного, ведь рядом Одинокий, он поможет. А у меня вдруг перехватило горло, и никак не получалось сказать, что помочь тут нечем. Мальчишка повторял, как заклинание: «Путник спасет», и уже не шептал — кричал: понял все по моему лицу, но не желал поверить. А я молчал. Верн выпил из Шоила почти всю жизнь, оставив лишь крохотную, уже угасающую искорку. И отнятого не вернуть.

«Путник поможет!»

«Не вернуть».

«Поможет!!!»

«Вернуть… Вернуть отнятое».

От внезапной мысли у меня вспотели ладони. Она была совершенно безумной, но давала призрачную надежду. И я ей поддался.

— Отойди, — собственный охрипший голос показался чужим.

То, что я собирался сделать, — почти наверняка убьет Шоила. Но иначе не осталось бы вовсе никакого шанса. Он умирал.

— Ты поможешь? Спасешь его, правда? — Венк не торопился послушаться, все так же судорожно обнимал брата и смотрел на меня с отчаянной надеждой. У меня не хватило духу сказать правду вслух.

— Принеси воды. Живо!

Мальчишка вскочил и опрометью кинулся в чащу — наверное, к знакомому ручью. Я остался наедине с умирающим.

Еще никогда мне не приходилось сознательно направлять Силу на человека. Дар почти не поддается контролю — его не остановить, когда начинает тянуть жизнь из слишком долго находящихся рядом людей или пробуждается возле отверзшейся бреши. И даже если сам обращаюсь к нему, не могу регулировать силу воздействия — только продолжительность. Отнимаешь энергию или отдаешь — результат один: смерть. Именно так уничтожают вернов. Намеренно выпущенный поток Силы просто сжигает чуждую для нашего мира сущность. И человеку такое тоже не пережить. Но если…

Я попятился, оставляя между собой и Шоилом пару десятков шагов. Вытянул в сторону парня руку — она дрожала, а сердце колотилось так, словно хотело выломиться из груди. Несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, сосредоточиться. Послать бы легкий импульс, но это невозможно: Дару нет дела до моих желаний. «Может, все-таки выдержит? Вон какой здоровенный». Я решился. И ударил, с трудом удерживаясь, чтобы не зажмуриться. Слепяще-белый поток вырвался из ладони и впился в беспомощное тело Шоила. Оно дернулось, выгибаясь дугой, словно сама земля толкнула его в спину. Я тут же перенаправил Силу в сторону и прекратил воздействие. Кинулся к неподвижному человеку и рухнул на колени, припадая ухом к его груди. Все произошло в считанные мгновения — однако недостаточно быстро.

Парень не дышал, сердце не билось.

Все напрасно.

Из моего горла вырвался хриплый звериный рык. Убил. Он все равно умер бы, быстрая смерть милосерднее долгой агонии… У меня не было на уме дурного, только желание помочь! Но эти мысли вытесняла одна, молотом стучащая в сознании: я его убил. Нарушил клятву, данную при посвящении, использовал Дар во зло. Убил. «Нет, не может быть, не должно быть так!» Засуетился, бестолково тормоша безжизненное тело. Оно не реагировало. «Он же молодой, сильный!» В отчаянии я судорожно пытался сообразить, что делать, чувствуя, что время уходит… Наконец что-то смутно припомнив, прильнул губами к приоткрытому рту парня и с силой выдохнул. Шею защекотал воздух, вырвавшийся из носа. Я зажал его пальцами и повторил попытку, затем еще и еще. Не помогло. В глазах темнело, и кровь стучала в ушах, как после долгого бега. Отгоняя мысль, что уже поздно, положил руки ему на грудь, несколько раз надавил. Ничего. Ничего! Услышал крик вернувшегося Венка: «Брат!» — но даже не обернулся. Снова поделился с Шоилом своим дыханием и опять принялся ритмично нажимать на грудь. «Ну же, давай! Дыши, мать твою!» Что-то хрустнуло — и меня обожгло ужасом: я сломал несчастному ребра… но тут же почувствовал, как под ними трепыхнулось сердце. Не веря себе, зашарил рукой по шее парня, нащупывая пульс. Жив! И обнял его, как родного, едва не плача от облегчения.

Жив.

До окруженного кострами[13] дома Тиренна мы дотащили наскоро сработанную волокушу с бесчувственным Шоилом уже затемно, усталые и взмокшие. Щенки звонким лаем оповестили хозяина о нашем приходе, и Нелюдимый выбежал навстречу.

— О боги! Он живой хоть? Давайте помогу…

— Живой, — я проверял это чуть не через каждые десять шагов. Парень дышал, но все большее беспокойство вызывало его сердцебиение — слишком быстрое и какое-то неровное, с перебоями. — Давай. Вот тут хватай — и несите в дом. А я пока за Знающей сбегаю. Где этот ваш Черный утес?

— Так вон этот паршивец знает, — Тиренн ткнул пальцем в Венка. — Хотя одного его пускать…

Нелюдимый объяснил дорогу, и я понесся за Мудрой женщиной. Бежал не останавливаясь, не замечая усталости, словно спасаясь от смерти. Впрочем, так оно и было, только грозила смерть не мне. Черный утес полностью оправдывал свое название — сурово нависшая над громыхающей по порогам Арксу одинокая темная скала. Видимая издалека, она даже ночью — по крайней мере, такой ясной — четко выделялась на фоне неба и указывала путь к ветхому домику с белым отпечатком ладони на двери. Знахарка, сухонькая маленькая старушка, не спала — перебирала разложенные на столе травы и пузырьки со снадобьями, щурясь при тусклом свете лучины. Когда я ворвался в избушку, тяжело переводя дыхание, она невозмутимо поздоровалась, блеснув не по-старчески яркими голубыми глазами, и вернулась к своему занятию. Казалось, Мудрая и не слушала мои сбивчивые речи, но когда рассказ был окончен, сложила лекарства, которые откладывала на край стола, пока я говорил, в сумку и протянула мне: