Дмитрий Баринов (Дудко) - Путь к золотым дарам

   — Дурак, растяпа! Сама найду лошадь, а ты лови его скорее! Такая добыча уходит! Царская, понимаешь ты?

Сами-то они эту добычу увели из-под носа у Вишвамитры. Но гордый кшатрий, чтя завет Кришны, в бою о добыче думал в последнюю очередь. Да и некогда ему было среди сражения грызться из-за пленников даже с царевнами.

В это время Ардагаст и его всадники сшиблись с языгами. С этим «племенем Яги», четвёртый век разорявшим венедские земли, у полян и бужан были давние счёты. Лязг железа, конское ржание, рычание волков и дикие крики людей стояли над полем боя.

А Цернориг, царь бастарнов, упивался боем, как лучшим вином. Колесницы его подсекали косами ноги сарматских коней, и сам он сеял смерть стрелами и дротиками, копьём и мечом. Больше, больше крови и трупов во славу безжалостных богов — Тараниса-Громовника, Морганы-Смерти, Кромма Круайха! В этом долг и слава царя и оправдание всех его грехов — жестокости, коварства, предательства. И лишь две женщины и один мужчина в белых плащах волхвов словно не слышали ничего. Они оставались на холме, и десяток лучших воинов во главе с Ясенем, сыном Лютицы, надёжно охранял их. А сама Лютица, верховная жрица Черной земли Северянской, сидя в святилище Лаы в Почепе на Десне, напряжённо всматривалась в чару с водой. Волхвиня не только видела в чаре побоище, но и ощущала, как духовное зрение трёх волхвов пытается прорваться сквозь колдовской туман, а мысленный слух — уловить пробивающуюся оттуда дружественную мысль. И мысль встретилась с мыслью, как рука с рукой, и развеяла туман.

И все увидели над вербами и камышами два стяга: словенский, красный с белым орлом, и дреговицкий, голубой с золотым львом. Птица и зверь Даждьбога-Солнца. Их заметил одним из первых Славобор Славятич, бившийся вместе со своими северянами пешим под стягом с чёрным Перуновым орлом, и громко крикнул: «К нам, братья!» «К нам! Слава!» — откликнулся борянин Ратша, сражавшийся на коне под белым знаменем с Перуном-меченосцем.

Из котловины вылетели конные дружинники в кольчугах и простых кожаных панцирях. Впереди — оба князя. Собеслав — в рогатом шлеме, с пышными вислыми усами, и Вячеслав, длинными волосами, широкой бородой и старинным круглым шлемом напоминавший древних сколотских витязей. А вслед за всадниками выбежала толпа пешцев с копьями и топорами. Среди них было немало местных словен в кептарях. Услышав о приходе сородичей с севера, они пошли не к Церноригу, а к Собеславу.

Завидев соплеменников, словене из войска Цернорига первыми обратились в бегство. Следом пропало желание воевать у даков и языгов, а вскоре и у самих бастарнов. Все — конные, пешие, колесничие — бежали на юг и запад, забыв про обоз, где уже хозяйничала дружина Андака. Беглецов даже не преследовали.

Вышата, глядя, как гаснут светящиеся рога у гибнущих и бегущих кельтов, утёр пот со лба и сказал, широко усмехнувшись:

   — Что, перебесились?

Мирослава с довольным смехом бросилась на шею Ясеню, и тот зарылся лицом в её рыжие волосы. Только она и могла ему заменить Добряну, которую совсем недавно, весной, отбил у него Ардагаст. Улыбалась и Милана, довольная, что её Сигвульф вышел из боя живым и даже не раненным.

Ардагаст по-сарматски, поднятой рукой приветствовал словенского и дреговицкого князей, а потом, не сходя с коня, трижды обнялся с каждым из них. Обнялся с отцом и дрегович Всеслав, бившийся рядом с царём. Волх, уже в человеческом облике, только посмеивался в усы: мол, что бы вы без нас делали, сидельцы болотные? Вячеслав возбуждённо рассказывал Ардагасту:

   — Поверишь ли, за этим туманом бесовским не только не видели — и не слышали, что в поле творится. Пока наши волхвы вместе с вашими его не развеяли, думали мы, что волохи по-прежнему нас окружают. Глядим, а вокруг котловины никого, кроме друидов, да и те удирают.

Высокий Словении с расшитом кептаре, с окровавленным топором выступил вперёд, поклонился в пояс царю росов:

   — Ардагаст, Солнце-Царь! Да наградят тебя боги за то, что избавил нас от лютого Чернорога и бастарнов его. Изгони их прочь с Днестровской земли. Вся она, до самых вершин Карпатских, искони наша, венедская, словенская. Заодно выгони языгов-пёсиголовцев и даков — их сюда волохи пустили. Все даки — воры и пьяницы, и порода их волчья...

   — Наша — тоже, — грозно прорычал Волх.

   — Огненная Правда, которая превыше самих богов, говорит: злые люди есть в каждом народе, но нет народа, недостойного жить под Солнцем и согреваться его лучами, — сказал царь. — Я сокрушу и покараю всякого злодея, но без вины никого не изгоню. На то я и зовусь Ардагаст — Гость Огненной Правды.

   — Эта земля — наша. Наши предки, сколоты-траспии, ею прежде всех вас владели. Даки нам тогда покорялись, а словене в верховьях Днестра ютились. И мы сюда переселимся из Дрегвы всем племенем, — решительно произнёс Вячеслав. — Но изгонять никого не будем. Земля здесь велика и обильна, и места на ней под Солнцем всем хватит.

Уцелевшие колесницы уносились на юг. Угрюмый, но не сломленный, стоял на своей колеснице Цернориг, и ветер трепал его крашеные волосы. Рядом ехал Морвран. Царь бастарнов и царь друидов молчали. Царь не набрасывался на друида с упрёками за то, что тот не обрушил на врага всю силу своей магии. Наверняка Морвран снисходительно ответит, что магическую силу в бою нужно использовать очень осторожно, а против воюющих лишь обычным оружием её вообще лучше не применять. Ничего, пусть теперь защищает свои священные города какой хочет силой — хотя бы задержит росов, а он, царь, тем временем соберёт на западе новое войско. Главное — его сын, его надежда, уцелел в битве. Вот он едет на коне рядом, такой же молчаливый и сумрачный, но не побеждённый, как и отец.

Не чувствовал себя побеждённым и Морвран. Разбито всего лишь войско царя. Пусть почувствуют все эти вояки, как слаба их сила без силы богов и стихий. А этой силы в священных городах больше, чем воины способны себе представить. И освоили её друиды за три века основательно.

На равнине у истоков Збруча войско росов хоронило и поминало погибших бойцов. Тела венедов жгли на кострах, сарматов — предавали земле. Только что вернувшиеся из боя ратники снова бились на тризне[19] — без этого души павших воинов не будут спокойны. Здесь же, у могил и погребальных костров пировали, пели, плясали, шутили — не оттого, что не жалели павших товарищей или не ценили земную жизнь. А затем, чтобы тёмная сила Смерти-Яги не могла одолеть силу Жизни-Лады.

Улучив миг, Андак отошёл в укромное место и достал халцедоновый амулет. Всадник с копьём конечно же Саубараг, бог ночных разбоев, которого князь всегда почитал. А старик со смертоносной косой? Наверное, Владыка Преисподней. Или Сырдон, убийца солнечного бога. С ними лучше не иметь дела, если ты не колдун. Андак поёжился, поднёс амулет к губам. Перед его мысленным взором тут же предстал иудей в чёрной одежде с серебряным шитьём. Шёпотом, дрожа и запинаясь, рассказал ему сармат о битве. Выслушав его, Валент пренебрежительно усмехнулся: