Сергей Смирнов - Дети выживших

Солнце едва пробивалось сквозь серую пелену низких сырых облаков. Крисс с трудом преодолел последние метры — сполз, а не спустился вниз. Ноги его подкосились и он сел прямо на оползень, — камни пополам с песком. Казалось, что это была дорога — специально сделанная дорога черед ров шириной в пять всадников, так ровно лег обвалившийся край горы.

Посидев, он пришел в себя; превозмогая слабость и дрожь, поднялся. Походкой пьяного двинулся к человеку, ожидавшему его у вала. Когда он подошел, человек встал. Воин громадного роста, с черным от солнца, обветренным лицом. Он был одет причудливо — не как хуссарабский темник, а скорее, как почетный аххумский гость. В кольчуге из крупных позолоченных колец, с металлическими наплечниками, и в фатоватой рубахе под кольчугой; обрезанный клиньями замшевый воротник ложился на грудь поверх кольчуги.

Это и был аххум.

Крисс поднял голову, с трудом удерживая равновесие, но по мере того, как оглядывал воина, поднимал голову выше, и глаза его раскрывались от изумления.

— Я знаю тебя! — хрипло сказал Крисс.

— Конечно, знаешь, киаттский летописец, — с усмешкой ответил воин и откинул с головы накидку.

Крисс медленно кивнул, закусил длинную седую прядь волос и сказал, не разжимая зубов:

— Как ты здесь оказался и чего ты хочешь, бывший сотник из племени хаттов?

— Я советник Камды, великого воина. Я пришел, чтобы переговорить с тобой.

— О чем?

— Об условиях сдачи.

Крисс промолчал, обкусывая ус. Наконец глубоко вздохнул и ответил с осунувшимся лицом:

— Мы не для того спаслись из подземелья Хааха, прошли сотни миль по горам, по бездорожью, пока не оказались здесь — в последнем прибежище империи.

Маан снова усмехнулся.

— Насколько мне известно, твои люди мрут от голода и болезней. Еще месяц-другой — и тебя проклянут те, кого ты спас от хуссарабов.

Крисс помолчал.

— Ты ничего не знаешь, — хмуро сказал он. — В монастыре богатые хранилища…

— Крысы, — перебил Маан с мрачной улыбкой. — Еще несколько недель назад крысы стали уходить с горы. Они падали в ров и тонули. Потом их стало так много, что нам пришлось обливать их горючей хуссарабской смолой и поджигать. Они сгорали заживо, но сверху лезли все новые. А потом перестали… Разве вы ничего не заметили?

— Огонь во рву? Мы видели его. И смрадный запах достигал вершины горы, — ответил Крисс. — Но мы не знали, что вы сжигаете крыс.

— Они переносят болезни, — пояснил Маан. — Я думал, всем грамотеям это известно… Но хватит об этом. Оттуда, с горы, вы все видите иначе. Многое должно быть видно с этой горы… Если не ошибаюсь, с крыши монастыря можно даже разглядеть Долину Зеркальных озер… Разве ты видишь хоть где-нибудь огонь, пожары? Видишь беженцев или толпы рабов?.. Нет. Хуссарабы принесли спокойствие в эти земли. И так — везде. В Тао, Натале, Киатте. И даже в проклятой богами Нуанне. Люди везде одинаковы, Крисс. Земледельцу все равно, какому императору платить десятину, горожанину — подушный налог. Раньше платили Аххагу Великому, теперь платят его сыну, который зовется Аххагом Вторым, или младшим кааном, или Каан-болом. Не все ли равно? Люди не хотят никакой войны.

— И все-таки война продолжается, — угрюмо возразил Крисс, кивнув на вал, в сторону военного лагеря.

— Вы — последние безумцы, — сказал Маан.

Крисс пожевал изгрызенную прядь седины.

— Я думаю, ты лжешь, Маан. Я думаю, война идет не только здесь. Война приходит туда, куда приходят хуссарабы.

Маан взмахнул рукой. Над валом показались деревянные щиты из толстых плах, а в отверстия щитов глядели нацеленные на Крисса стрелы.

— Я мог бы сейчас убить тебя, но, к сожалению, мне велено вести переговоры…

Маан притворно вздохнул, глянул с опаской вверх, на кромку горы; его острые глаза хорошо видели лучников и арбалетчиков, присевших на самом краю.

— Наши условия приемлемы и почетны. Мы снимаем осаду, освобождаем дороги. Вы спускаетесь и вольны идти, куда захотите. Кроме воинов, монахов и офицеров. Они будут взяты под стражу, допрошены, и, возможно, продолжат службу в войске Камды.

— А те, кто откажется?

Маан широко развел руками:

— Упрямцев пошлют в каменоломни, или продадут в рабство.

— Или вобьют кол в затылок, — сказал Крисс.

Маан ощерился и подобрался.

— Будь моя воля, проклятый грамотей, я давно насадил бы на кол твою безумную голову. Но… — он снова развел руками, — я должен подчиняться Камде, а его доброта не знает границ.

Он снял с пояса деревянный футляр для хранения свитков. Футляр был отлакирован и инкрустирован драгоценными камнями.

— Вот послание Великого Камды. Камда будет ждать ответа.

Крисс взял протянутый футляр.

— Мы прочтем это послание. Когда Камда ждет ответа?

Маан ухмыльнулся:

— Хуссарабы всегда дают на размышление ночь. Ночью люди советуются с богами… Вот и вы сможете посоветоваться. Но только одну ночь.

Маан прищурился и подбоченился. Так, прищурясь, он проследил, как Крисс вернулся к веревочной лестнице, замкнул на поясе карабин в виде двух металлических восьмерок. Наверху заработала деревянная лебедка.

Маан стоял и смотрел, как Крисс поднимается все выше. Потом оглянулся на лучников, стороживших за щитами каждое его движение. Покачал головой и стал подниматься на вал.

— Говоришь, крысы? — Даггар глянул на Хамурру. — И много в монастыре водилось крыс?

— Это был бич божий, — ответил жрец. — Ни кошки, ни собаки-крысоловы не могли с ними справиться. Монастырь был богат, и зерновые хранилища были набиты зерном, как соты медом.

— И теперь их не стало?

— Ушли, — ответил Хамурра.

— Но не все же они бросились в ров и утонули.

— Видимо, есть какие-то тайные ходы в камне, о которых мы просто не знаем…

— Кроме тех, что мы прокопали, других ходов здесь нет, — сказал Ашуаг.

— Прости, но я не поверю, — возразил Даггар. — Я думаю, что в древности тут выкопали подземный ход, — еще в те времена, когда укрепляли гору.

Хамурра закряхтел и виновато сказал:

— Подземный ход действительно был. Он начинался от усыпальницы жреца Хуагга, самой глубокой в недрах горы. Надо было сдвинуть саркофаг с телом Хуагга, и оттуда начинался ход, который выводил и под гору, и в священную рощу за две мили отсюда…

— И ты молчал об этом? — вскричал Ашуаг.

— Я молчал, потому, что теперь этого хода нет. Когда хуссарабы заняли Зеркальную долину, мы засыпали входы со стороны священной рощи и горы. А вход в гробницу Хуагга замуровали.