Window Dark - За гранью мира алая заря

Но я смолчу. Смирению обучен. Думаю, вот и заработал себе плюс за наставление, да еще один, что словом грубым не обмолвился. Да за инициативу прибавлю. Сам ведь, никто меня на дело святое не сподобил.

Или вот пташкам малым помогал. Выпадет кто из гнезда, я на лету подхвачу и обратно, мамаше перепуганной. Она-то вся в благодарностях, а я в сторонку тихо так. Не слова мне нужны приветные. Что в словах… Дела! Дела, вот, что главное! Дела ведут нас прямо в райские места. Ни дня без доброго дела. Тут червячком поделюсь, там за птенцом пригляжу, здесь посоветую, как гнездо лучше обустроить. Их ведь, гнезд, не считано по лесу-то. Думаю, и замечательно. Шажок за шажком, а там, глянь, я уж в Заоблачной Стране. Заслужил!

— Странно, — хмыкнула Маруша. — Это поле вовсе не похоже на Заоблачную Страну, а ты здесь. Почему?

— Происки неведомых сил, — ощерился кондор, а на надклювии обиженно задрожал его дырчатый гребень. — Все задумывалось иначе. Я ничего не ждал так яростно, как день своей смерти. Чего мне страшиться, если я знал, что моя копилка с горкой наполнена добрыми делами. В мечтах я видел, как с небес спускается повозка, которую тянет упряжь из тринадцати лебедей. А когда она остановится, Великий Гоготун подвинется и освободит мне местечко справа от себя. Вновь вознесется повозка на небеса, увозя нас в Заоблачную Страну.

— Я вижу, этого не случилось?

— Догадливая ты у нас, пташка верхнего уровня. Конечно, не случилось. Я просто умер и оказался на этом самом месте. С тех пор здесь и живем.

— А ты хоть знаешь, какая она, Заоблачная Страна? — спросила Маруша, и перед ее глазами снова всплыли яркие воспоминания зазеркальных картин.

— Это кто не знает? — взъерошился кондор. — Хоть воочию видеть не довелось, но кой-какая литература имеется. Вот, журналец один припас, — и левая лапа рывком выволокла из-под куста яркую, немного измятую страницу с оторванным углом.

На лаковой картинке в сумраке переплетенных корней могучего дерева ворочался, вырывался из невидимых цепей плененный Черный Змей, на помощь которому спешили-извивались узорчатые гонцы. А на самой вершине волшебного вяза словно живое пламя сверкало главное гнездо. Важно восседала там Матерь Сва, била крылами по бокам, сияя светом, словно объятая голубым огнем. А рядом с ней гордо выпрямился сорочонок, словно и не было позади ужасного, ломающего душу полета. Старая легенда о птенце, возжелавшем спросить царственную птицу. Вот только самих вопросов предания не сохранили.

Под картинкой непонятными каракулями бескрылых было исполнено несколько строчек. Рядом плавная птичья каллиграфия поясняла смысл написанного.

— Я пришел на третьей заре! Что теперь? — спрашивал отважный птенец.

— Птицы и бескрылые теперь наравне. Боги птиц и боги бескрылых слились в единое целое. Родился новый мир. Странный. Удивительный. Волшебный. Где птичьи города плавно перетекают в многобашенные замки бескрылых. Где бескрылые обретут как крылья, так и клетки. Оглянись, и ты увидишь его сам!

Поддавшись порыву, Маруша оглянулась. Лишь темная ночь, да переломанные, наполовину засохшие кусты. Оставшиеся листики жалобно трепетали и готовились распрощаться с жизнью в самое ближайшее время. На картинку смотреть было куда завлекательнее.

Храбрый птенец и Матерь Сва вели нескончаемый разговор, а в корнях ярился побежденный змеиный владыка. Но лучше всего получился малахитовый куст. Его извилистые ветви будто бы выступали над поверхностью обложки. Магические переливы от светлой зелени до черноты морских глубин казались живыми. И вдруг Маруша, как и перед зеркальцем, поверила, что сможет прорваться сквозь картинку, что это и есть та самая щель, предназначенная лишь для нее. Сложив крылья, птичка кинулась вперед… и воткнулась во влажную, дурно пахнущую землю.

— Э, э, — заорал кондор, боязливо пряча листок и закидывая его комьями земли. — Нешто я не понимаю, но так-то зачем?

Маруша подняла на него взор, наполненный скорбью рыбы, выброшенной на берег.

— Говорят, что Вирия за полем, — прошептала она, еще не в силах поверить, что надо снова куда-то лететь.

— За этим-то? — мотнул головой кондор. — Не, на поле соваться я никому не посоветую, а здесь хоть и тоскливо, но перебиваемся. Кровососущих в этих местах никто не отменял, а, значит, мне всегда дадут, чем поживиться. Если что, присоединяйся. Тут на всех хватит.

— Нет уж, спасибо, — отодвинулась птичка. — Мне пора лететь.

— Как знаешь, — нахохлился кондор. — Лети, лети. Куда еще прилетишь…

— С собой не зову, — фыркнула Маруша, поднимаясь в воздух.

— Да я и не навязываюсь, — отозвался с земли кондор.

Он разобиделся под завязку и грузно шибанул ни в чем не повинный куст, обломав несколько сухих веток. Потом он застрял, и Маруша видела, как во тьме нелепо трепыхаются белые перья крыльев и дергается пушистый воротничок. Наконец, куст треснул особенно тяжко, и кондор исчез.

13

Вновь Маруша осталась одна. Луна уж заметно поднялась, а перед птичкой лежало бесконечное поле. Ни единого кустика, ни единого колоска, ни единой травиночки. Поле навевало тоску, словно каждый его сантиметр был пропитан грустью и болью. Чувство направления снова отказало. Лети хоть во все стороны. Для правильного пути нужен хотя бы один верный ориентир. Не желая дожидаться, пока тупая апатия загонит сознание в туманную дрему, Маруша вознеслась над полем. Призрачные стаи парили совсем неподалеку. Жалобно пел козодой. И незримый его зов неразрывной нитью тянул за собой в последний полет.

Если Маруша сумеет вырваться из последнего полета, то на заре ее ждет Вирия. Теперь было известно, каким станет мир, когда несущий весть прибывает третьей зарей. Усталость постепенно смазывала воспоминания. Маруша не знала, действительно ли видела она сквозь зеркальце зеленые просторы. И не могла сказать, точно ли на картинке изобразили тот самый вяз. Но Вирия существовала, как мечта, как следующая глава, как припев песни, куплет которой уже отзвучал. Песни, которую и захочешь, да не забудешь.

Далекая страна. Там пронзают небо шпили башен белого замка. Там запутываются в крепких ветвях желтые облака, а раскрывающиеся поутру лепестки цветов являют многогранные алмазы. Там чистая озерная вода утоляет и жажду, и голод. Там обладатели тяжелых клювов и цепких когтей не сцепляются в бессмысленных поединках, а сражаются умными разговорами. Там кошки и коты, крадучись, пробираются по лунным лучам через невидимые границы в тщетных надеждах отведать мяса бессмертных, но гибнут, лишь только пересекают запретную черту. Там, по тенистым чащам, ползут змеи, ведомые желанием победы, но достается им лишь горечь поражений. А по вечерам, от черного до багряного края небес, раскручиваются спирали странных облаков — серо-алые дороги, приводящие на поляны вечной весны не птиц, но тех, кто тоже умеет летать. Там голоса Сирина и Алконоста свиваются единой песней, на которой и держится весь мир.