Константин Бояндин - Ветхая ткань бытия

— Так почему бы вам не сходить туда повторно? — спросила жрица, перелистывая дневник, в котором исследователи записали свои впечатления. Вернее сказать, записывал-то один Унэн.

— Мне не совсем по душе, что портал ведёт куда-то настолько далеко, что там не ощущается ровным счётом ничего привычного, — нахмурился монах. — Отсутствие генвир, полная непроницаемость для магии, известной нам двоим.

— Могу ещё добавить, что в этом месте мне не удалось обратиться к Вестнице, — добавил Шассим.

Двое людей (ибо Сунь Унэн вновь походил на человека) удивлённо воззрились на флосса.

— Там ты мне этого не говорил, — поджал губы монах. Целитель промолчал.

— Вот оно что, — медленно произнесла Айзала. — А что насчёт книги, Унэн? Ты утверждал, что человек, который столь стремительно сбежал от вас, нёс какую-то книгу?

— Будь я неладен! — монах хлопнул себя по лбу. — Шассим, помоги-ка мне вспомнить…

…Медленно открывающаяся каменная дверца… высечь того, кто не позаботился её смазать!

Чудовищно громкий скрип, который просто невозможно не услышать… Они вступают в новый зал, не менее просторный… Человек, высокий и облачённый в чёрное, стоит совсем рядом, сжимая в руках тяжёлую книгу… Стоп! Приблизить картинку!

Этот момент всегда вызывал у Унэна смесь восторга с неловкостью. В отличие от многих других рас, Флоссы владели искусством сохранять все впечатления, когда-либо пережитые, и реконструировать чужие. Последнее ощущалось так: кто-то бесцеремонный усердно роется в тайниках вашей памяти, прикасаясь и к тому, что должно оставаться нетронутым.

Картина замерла и множество деталей, недоступных восприятию Унэна — или ускользнувших от его внимания, проступили перед мысленным взором. Можно было не напрягать собственные силы, чтобы сосредоточиться на образе. Шассим это делал с поразительной лёгкостью. У Флоссов не было рук, но это с лихвой окупалось иными талантами.

Некоторое время Унэн видел лицо незнакомца. Длинное, мрачное, со слегка крючковатым носом и глубоко посаженными внимательными серыми глазами. Длинные пепельного цвета волосы, собранные на затылке в пучок. И одежда! Нелепее всего выглядел наряд чужака. Такое количество всевозможных украшений и деталей не могло служить никакой полезной цели.

«Взгляд» Шассима опустился ниже. На поясе незнакомца — с пряжкой в виде головы оскалившейся собаки — висел тёмный, причудливых очертаний жезл; дерево и металл его отполированы до блеска — возможно, частым прикосновением. От одного вида жезла по спине Унэна поползли мурашки…

Наконец, книга. Унэну не пришлось долго вспоминать, на что она похожа, и он с трудом дождался окончания видения.

Оно завершилось мгновенно, без переходов и темноты. Лёгкий хлопок где-то под сводами черепа и вот он по-прежнему сидит в кресле, прижимая ладонь ко лбу.

— Записал? — спросила его Айзала. Унэн разжал кулак другой руки и показал сверкающий шарик килиана — По-моему, — он поднёс шарик к глазам и кивнул. — Записал. Спасибо, Шассим…

Кстати, почему ты всегда говоришь, что вспоминать повторно — с твоей помощью — опасно?

Потому что ты — не флосс, — целитель поискал взглядом вазу с ягодами и перенёс её поближе. — Повторное усилие подобного рода может стереть у тебя часть памяти. Хорошо, если только небольшой отрывок малозначащих воспоминаний…

Убедительно, — Унэн откашлялся. На память он никогда не жаловался и при нужде мог вспомнить практически всё. Не с таким количеством подробностей, конечно. Он встал и, повозившись немного с потайным шкафом, положил на столик между собой и Айзалой книгу.

Ту самую.

— Это она, — похлопал Унэн по обложке. — Нет никаких сомнений. Всё сходится — чёрточки на переплёте, неровность вот здесь и здесь, цвет бумаги. Либо точная копия, либо она же. Сейчас мы…

Он попытался открыть книгу на том месте, где была оставлена закладка, но не смог.

Даже потянув изо всей силы (с риском порвать книгу пополам), ошеломлённый монах не смог даже сдвинуть с места ни обложку, ни единую страницу.

А прикладывая полную силу, Сунь Унэн мог сдвигать с места огромные скалы, рвать прочные железные цепи и вообще творить немало необычного. Этот раз, однако, был исключением.

— Я сказала бы, что мне всё ясно, если бы я поняла хоть что-нибудь, — покачала головой жрица. — Сунь, отложи книгу до лучших времён и вернись к своим обязанностям. В первый день лета мы вернёмся к этому вопросу. В смысле, порталу. До той поры им займутся другие.

Она встала. Встал и монах, слегка поклонившись. Попрощавшись с собеседниками,

Айзала покинула кабинет. На лице её была написана тревога — но такая, увидеть которую смог бы только очень зоркий.

— Ты ведь не собираешься оставлять книгу в покое, — обличительным тоном заявил целитель, заглянув в глаза Унэна. Трудно выдерживать взгляд флосса.

— Если она будет думать, что я следую всем её указаниям, иметь с ней дело будет сплошным удовольствием, — невинным тоном заметил Унэн, изображая на лице почтительность и уважение. — Весьма полезно давать человеку возможность чувствовать свою значимость.

— Кроме того, — добавил он, усаживаясь за столик, — мы с ней друзья.

Шассим хотел было сказать, что всякий раз Унэн понимает под дружбой нечто новое, но передумал.

Корабль вышел из Лерея в указанный срок. То был торговый корабль среднего класса, не очень подвижный и не приспособленный к ведению сражений. Тем не менее, его пассажиры чувствовали себя в безопасности.

Наверное, потому, что одним из них был Пятый. Рядом с ним стоял его слуга — коренастый низкорослый человек, с лицом, изборождённым многими шрамами. Пятый звал его Альмрином, но сопровождавший Пятого молодой человек никогда на слышал, чтобы Альмрин (или как его там звать на самом деле) произносил хоть слово. Тенью следовал он за своим хозяином, и, хоть лицо его не оставалось совсем бесстрастным, говорить с ним было бесполезно.

Молодого человека звали Хиргол (на Тален всё равно невозможно точно воспроизвести то имя, которое дали ему родители); был он подающим надежды алхимиком, неплохим бойцом для своих двадцати двух лет и умел держать язык за зубами.

— Пятый… — обратился он шёпотом к «купцу», что с благодушной улыбкой смотрел на берега Большой Земли, что им предстояло огибать долгие недели.

Тень неудовольствия скользнула по лицу Пятого.

— Здесь меня можно звать по имени, — ответил он, не оборачиваясь, — а зовут меня Тнаммо.

— Тнаммо? — удивлённо переспросил Хиргол. — То есть вы родом не…