Кирилл Шатилов - Торлон

Ворота заставы представляли собой подобие хижины, поднятой на высоту стен. Бойницы здесь были такими же узкими, как и везде, но располагались чаще и позволяли простреливать не только всю видимую опушку леса, но и ров с подъемным мостом. В отличие от того моста, путь через который вел на холм с главной башней и который поднимался обычным способом — веревками с тяжелым противовесом, тут опытные строители проявили недюжинную смекалку и сделали конструкцию, практически неуязвимую снаружи. Когда впервые было принято решение окружить заставу рвом и выкорчевать все близстоящие деревья, мост возвели по образу и подобию большого моста в фамильном замке Ракли. Но тогда строители не учли одно немаловажное различие: в замке все подъемные механизмы крепились калеными железными цепями, а лесная застава была ограничена в материалах. Использование прочных, но обыкновенных веревок привело к беде. Веревки со временем перетерлись, и в самый неподходящий момент мост рухнул, открыв путь обрадованным дикарям, которые как раз шли на приступ. Потом на заставе поговаривали, что на самом деле момент, напротив, был даже слишком подходящий — правда, не для эльгяр, — чтобы оказаться случайностью, но в предательстве так никого и не заподозрили. Зато мост с тех пор переделали основательно. Под воротами со стороны заставы была вырыта глубокая прямоугольная яма. Середина моста лежала ровно на краю обращенного ко рву края и крепилась к земле и боковинам ворот специальными шарнирами. Тот конец моста, что смотрел внутрь заставы, по-прежнему удерживали веревки. Но теперь при их обрыве происходило обратное действие: вместо того чтобы безвольно упасть на ров и открыть дорогу нападавшим, сорвавшийся мост под тяжестью противовеса вставал вертикально и превращался в непреодолимую преграду. Это простое решение настолько приглянулось на других заставах, что до Дайлета доходили слухи о чуть ли не повсеместной перестройке укреплений.

Пол в надвратной хижине был сложен из неплотно прилегающих друг к другу досок, благодаря чему находившиеся в ней воины могли наблюдать за тем, что происходит внизу, а при необходимости — лить на головы штурмующих кипяток или горячую смолу.

Сейчас здесь сидело четверо эльгяр, среди которых выделялся невысокий, но широкий в плечах и коренастый воин зим тридцати, облаченный в бурый камзол из дубленой шкуры ягненка с кольчугой в наиболее уязвимых местах и зеленые гамаши. На ногах у него была легкая кожаная обувь с подбитой войлоком подошвой и с ремнями, крест-накрест обвивавшими икры. Рыжую шевелюру воина, из-за которой он еще в детстве получил прозвище «шеважа», украшала зеленая шапочка-колпак: на боевом дежурстве поверх нее следовало надевать шлем, однако день снова обещал быть жарким, так что даже Дайлет сквозь пальцы смотрел на это отступление от правил. Тем более что зеленый колпак живо напоминал ему о дочери, собственноручно его сшившей. Ибо носивший его рыжий воин и был Хидом.

Остальные стражники выглядели значительно старше своего соратника и походили друг на друга безупречностью доспехов: кругловерхий шлем с кольчужной пелериной, пластиночный панцирь, надежно закрывавший весь торс, ниже пояса — кольчужный передник, доходящий до середины подола длинной, как женское платье, рубахи, из-под которой выглядывали мыски таких же, как у Хида, кожаных ботинок. Эти воины немало повидали на своем веку и предпочитали томиться в латах, но зато в любой момент быть готовыми к обстрелу нежданного противника. Вот с кого Хиду не мешало бы брать пример, подумал Дайлет, а вслух сказал:

— Локлан забрал чужеземца к себе. Граки от этого стал только мрачней. Ругается, что мы тут по зайцам стреляем. Как будто может предложить цель получше.

При упоминании зайца Хид самодовольно улыбнулся, а один из стражников заметил:

— Теперь всем хочется быть поближе к парню, который раздобыл доспехи Дули. Пусть даже никто не знает толком, откуда он взялся и на каком языке говорит.

— Мне показалось, Локлан с ним разговаривает, — возразил другой стражник. — Да и вчера у костра, когда его кормили, он мычал чего-то такое, довольно понятное. Типа «я торговец, и зовут меня Вил». Все слышали.

— Нынче главное — кто услышит историю про то, как он нашел место гибели Дули на Мертвом болоте, — снова заговорил Дайлет. — Вы заметили, как ловко Локлан оттеснил Шигана?

— А при чем тут Шиган? — снова взял слово Хид. — Его дело — проповедовать культ Кедика.

— Проповедники все заодно, — согласился с Дайлетом молчавший до сих пор стражник по имени Саннак. Он устало снял шлем, и всем стало видно, что его шапочка промокла от пота.

— Интересно, у него ли сейчас принесенные чужестранцем трофеи?

— Или у Граки? — предположил Дайлет.

— Или уже у Локлана, — утвердительным тоном добавил Саннак. — Лишь бы они теперь не перегрызлись, кому везти их в замок. Вы не помните рассказ о том, что случилось, когда один рыбак выловил в Бехеме лоскуток знамени Адана?

Адан был героем преданий не менее знаменитых, чем предания о Дули, хотя совершал он свои подвиги раньше последнего зим на сто. История, о которой говорил сейчас Саннак, произошла тоже достаточно давно, чтобы стать легендой, однако передавалась она из уст в уста лишь народной молвой. Проповедники о ней умалчивали. Вероятно, потому, что она служила примером алчности, свойственной даже тем, кому надлежало заботиться о чистоте людской совести. Хид признался, что не слышал этой истории. Специально для него Саннак, поглядывая на Дайлета, вкратце объяснил:

— Рыбак, который нашел знамя Адана, погибшего, как ты знаешь, при попытке перейти через Бехему, так обрадовался своей находке, что поспешил доставить ее прямиком в замок. На свою беду он совершенно забыл, что должен по традиции первым делом поставить в известность одного из проповедников. О том, что он нашел в реке, знал только его сын. Так вот, оставив сына за старшего, рыбак направляется в замок и первым, кого он там встречает, оказывается проповедник культа одного из героев, сегодня позабытого. По-видимому, позабытого не зря, потому что проповедник, вопреки Закону, искал славу себе, а не тому, кого избрал своим кумиром. Как бы то ни было, рыбака никто больше не видел, а лоскуток знамени выставлялся потом на всеобщее обозрение как реликвия, найденная проповедником Адана. А вовсе не пропавшим рыбаком. Проповедник же забытого героя доживал свои годы в достатке и процветании. Говорят, его могила до сих пор существует и приносит доход потомкам.

— Откуда нам знать, что сын того рыбака не соврал? — сказал Хид.

— Но отец-то его пропал!