Алексей Пехов - Ночь в Шариньильском лесу

Мой отец начинает осознавать случившееся. Он никогда не знал, что его жена обращалась в волчицу, а мать скрывала это от него, боясь разрушить их союз, потому что не было для неё ничего ценнее на свете, чем любовь к моему отцу. Она могла открываться только передо мной, несмышлёным ребёнком. Она была Высшим. Я вижу, как седеют смоляные волосы отца, как взгляд его наполняется вечным, надрывающим душу страданием.

Я вспоминаю, как после этого меня купала гувернантка в моей детской, как неосторожно она облила меня кипятком, причиняя моей спине невыносимую боль. Какой-то отчаянный голос закричал у меня в голове, призывая сохранить себе жизнь, избежать опасности и наказать виновницу моего мучения. Я испытываю незнакомый доселе переход сознания, как будто бы я ступил на более высокую ступеньку бытия. Я впервые, по какому-то наитию произношу Слово. Моя страшно покрасневшая и покрывающаяся пузырями кожа вдруг порастает шерстью, и я превращаюсь в маленького злобного волчонка, прыгаю на визжащую гувернантку и вцепляюсь её в горло, прокусывая шейные артерии. Я замечаю, как фонтанчики крови брызжут на цветочные обои стен и на потолок, но я не могу успокоиться в своей слепой ярости, продолжаю терзать живот давно затихшей женщины, раскидывая моими лапами внутренности по всей комнате. Наконец я затихаю, весь облитый горячей кровью, слизывая капли длинным языком с моего носа. В это время на шум вбегает мой отец и видит, как на его глазах, из растерзавшего только что гувернантку волчонка я превращаюсь обратно в двухлетнего мальчика, на котором не осталось и следа от ожогов кипятком, зато в избытке чужой темной крови и ошмётков внутренностей.

Этой же ночью, надев мне на шею медальон матушки, он отправил меня в закрытой карете в аристократическую школу в Париже, высылая мне и моим попечителям каждый месяц деньги и, навсегда запретив появляться в имении. Он никогда не слал мне писем. Меня же, виконта Мартена де Риньяка, вполне устраивали появляющиеся регулярно деньги, позволяющие мне жить в своё удовольствие. Я не мог вернуться в родовое поместье, пока не умер мой отец шесть лет назад. А затем, я недолго задержался в родном замке. Слишком сильны были воспоминания. А теперь я не вернусь в него, наверное, никогда. Во Франции у меня больше не было дома. Да, я был оборотнем. Я был Высшим от рождения. Я был Высшим по матери. Я научился контролировать свои эмоции, я мог обуздать свою жажду крови. Я не стремился к вечной жизни, не ел человечину, старался забыть, избавиться от знания того, кто я есть на самом деле. Лишь иногда, раз в полгода, когда ночи были особенно темными, серый оборотень выходил на прогулку, охотясь за зверьем в лесах, стараясь утолить природную жажду крови…

Боль исчезла. Во всем своем новом теле я чувствовал силу и дыхание ночи. Багрово-красный мир зрения сверкал теплом и кровью. Слух обострился в тысячи раз. Я слышал каждый шорох в лесу, каждое дрожание стебелька и листочка. Нос различал миллионы запахов, и я молча двинулся к полыхающему дому. Не было слышно воя попавших в ловушку оборотней, уже занималась ель, что стояла рядом с домом отшельника.

Дубовая дверь, наверное, уже прогорела, поэтому я не удивился, когда с обгоревшей и дымящейся шерстью из дома вылетел Морис. И в этот миг рухнула крыша дома, погребая под огненными останками тела двух оборотней.

Морис выскочил прямо на меня. Обгоревший, еще дымящийся, с лопнувшим от жара левым глазом, он жаждал мести. Он хотел, он мечтал догнать проклятого Мартена-человека и, вырвав из его груди сердце, отомстить. В место Мартена-человека он наткнулся на Мартена-оборотня, существо ничуть не уступающее ему. А во многом, даже превосходящего старого оборотня силой. В сером глазе вервольфа промелькнуло понимание и обреченность. Он оскалил ужасные зубы, а затем, развернувшись, хромая побежал в ночной лес. Я взревел и бросился за ним.

Ночь тихо отступала. Утреннее светило уже окрасило небо розовым цветом и заставило поблекнуть луну и звезды. Ночной лес просыпался. То тут, то там слышалось чириканье еще не проснувшихся пташек. Трава была покрыта выступившей серебристой росой, ее мягкой пуховой периной накрывал туман.

Сторожка Мориса уже давно догорела, от нее остались темные обугленные бревна, да тонкий дымок, поднимающийся кое-где над пожарищем. Я стоял и смотрел на тело старика. На мертвом обгоревшем лице застыл ужас. Оборотня больше не существовало. Остался только маленький и несчастный человек, скрючившийся на траве в бесполезной попытке защититься от моих зубов. Больше в этих местах не будут ходить сказки об оборотнях. Потому что оборотень мертв. Мертв и тот, которого убили, мертв и тот, который убил.

Я громко произнес Слово. Ничего не случилось. Мир не окрасился в багровые тона, боль трансформации не скрутило в дугу мое тело. Оборотень, убивший оборотня, становился обычным человеком. В этом старик мне не соврал. Я подошел к одежде, которую еле-еле успел скинуть во время превращения. Оделся, затем поднял с земли палаш и, не оглядываясь на останки пожарища, направился к лесной тропинке.

Я шел по просыпающемуся утреннему лесу и усмехался. В голове крутилась глупая мысль — теперь попробовать есть серебряной ложкой! Хоть какой-то плюс от этой новой жизни.

А зеленый лес смотрел на меня со всех сторон и улыбался в ответ.

Май— Июль 2001 г.