Ральф Шеппард - Зло Валузии

Одинокий всадник также двигался в этом направлении — было уже хорошо видно, как он неторопливо поигрывает камчой. Волк глухо зарычал от злобы и нетерпения и, как серая змея, заскользил к месту засады. Это было излюбленное убежище Кокбуза: часто он находил в знойные дни тень и прохладу у подножия древнего, высеченного из камня богатыря, сжимавшего в правой руке ритон и молчаливо взиравшего в степную даль. Дорога проходила как раз мимо старого кургана, на вершине которого и было установлено изваяние.

Кто и когда насыпал курган и установил идола, никто не знал, но гирканские купцы, проезжавшие мимо с караванами, обязательно оставляли подношения суровому каменному исполину. Порой то бывал кусок хорошей баранины или глиняный горшок с жирным, наваристым супом, нередко спасавшие Кокбуза от голода. Многие волки из округи пытались отбить у Кокбуза теплое местечко у кургана, но сами пошли в жертву древней статуе. Это было его Кокбуза, место, с боем отбитое когда-то у старого седого бирюка, и он никому не собирался его уступать.

Но караванов почему-то давно не было видно, и, похоже, никто больше не собирался кормить Кокбуза бараниной и супом. А путник был одинок — и это было странно. Редкий человек мог рискнуть в одиночку странствовать по Гирканской степи. Волк, впрочем, не удивился тому, а лишь занял удобную позицию в тени идола и стал терпеливо ждать неосторожного путника, готовый преподать ему урок, как опасно ездить по степи без спутников. Последний урок в жизни глупца...

Наконец одинокий всадник поравнялся с каменным исполином. Ожидания коварного хищника сбылись: путник спешился и, взяв коня под уздцы, неторопливо направился к подножию кургана, намереваясь, очевидно, отдать дань уважения святыне. Собирался ли он помолиться или просто оставить свой дар, осталось неясным, ибо в тот самый миг на грудь ему точным, стремительным броском кинулся матерый бирюк. Зловеще оскалив клыки, волк поверг наземь не ожидавшего нападения человека и теперь старался перегрызть ему горло. Конь в панике убежал далеко в степь, но Кокбуз не стал отвлекаться на него, уверенный, что и эта добыча не ускользнет от него.

Волк и человек покатились по склону кургана, сцепившись в отчаянной схватке. За поединком равнодушно наблюдали глаза древнего исполина.

Однако человек, видимо, не зря путешествовал один и мог за себя постоять. Клыки волка, пытавшегося добраться до мягкого человечьего горла, жадно клацающие, в предвкушении горячей свежей крови, неожиданно натолкнулись на сталь глухого ворота кольчужной рубашки. Парень был явно не лыком шит! Кое-как вывернувшись, человек обхватил руками волчье тулово, прижимавшее его к земле.

Но попытка задушить матерого самца ни к чему не привела: Кокбуз, яростно захрипев, извернулся и вцепился зубами в руку человека, невзирая на то, что губы его в кровь раздирают кольца стальной рукавицы. Волк упорно пытался добраться до живой плоти, еще не понимая, что его карта — бита. А человек изменил тактику: позволив хищнику захватить зубами руку, стал пропихивать ее все глубже и глубже, раздирая страшную пасть и перекрывая доступ воздуху.

Наконец желтые волчьи глаза закатились и остекленели. Дух седого ветерана Кокбуза отлетел на небесные равнины, цветом походившие на его шкуру. Человек кое-как вытащил окровавленную руку из волчьего нутра и, отпихнув еще теплый труп зверя, с трудом поднялся на ноги.

Человек — а это был юноша лет двадцати — перевел дух и ухмыльнулся, разглядев повнимательнее поверженного врага.

— Здоровый, гад...— пробормотал он, поддев труп носком мягкого, сшитого из шкуры марала, сапога. Неожиданно парень болезненно поморщился и поднес руку к лицу. Перед смертью волк все же оставил ему свою метку: над губой багровел окровавленный рубец.

— О, Папай-громовержец!— воскликнул юноша, пытаясь унять кровь, струящуюся из раны.— Однако, каков подлец!

Видно было, что молодой человек долго находился в одиночестве, в результате чего приобрел привычку разговаривать сам с собой.

— Покойный учитель, пожалуй, нашел бы это забавным. Сказал бы, наверное, что волк поцеловал меня на память. Что ж, так оно и есть. След от поцелуя, похоже, мне суждено сохранить до самой смерти. И столько же я буду помнить зту схватку!

Собственная немудреная шутка так развеселила юношу, что он расхохотался от души. Его заливистый, искренний смех разнесся далеко вокруг, спугнув сусликов-тарбаганов, которые только, было, высунули свои любопытные мордочки из нор. И лишь суровое каменное изваяние осталось безучастным к радости человека, выжившего в отчаянной схватке...

Юноша, сразивший волка, наконец, оправился от потрясения. Немного отдышавшись и уняв кровь, струящуюся из раны, он свистом подозвал напуганного коня и с трудом утихомирил нервно поводившее боками животное. Похлопав коня по лоснящейся гладкой шее, он стреножил его и снял с чересседельника объемистый хурджум. Затем бросил прямо на землю попону и на нее стал выкладывать содержимое сумы.

Очевидно, молодой человек решил устроить привал в этом месте, где едва не нашел свою погибель. Юноша достал из хурджума большой кусок соленого мяса: свежего он не мог себе позволить, в отличие от гирканских купцов, всегда гнавших с караваном десяток-другой овец, ибо они не признавали никакого другого мяса, кроме парной баранины. Однако молодой человек не был столь прихотлив и, разрезав солонину надвое отличным кинжалом из дамастской стали, сразу же впился в больший кусок крепкими белыми зубами, а меньший высоко поднял в руке. Кое-как прожевав мясо, он обратился к каменному исполину:

— Прими мою жертву, древний герой! Твой дух, незримо витающий здесь, не допустил моей смерти от волчьих клыков. Хотя, может статься, этот волк и был твоим стражем? И в нем обитал твой дух? Но даже если и так — все равно благодарю тебя, богатырь! Ведь я одолел хищника, и эта победа сделала меня сильнее. И пусть теперь твой дух вселится в мою плоть и вдохнет в меня твой воинский пыл!

Молодой человек разгорячился, глаза его заблестели. Ему на самом деле показалось, что древняя статуя молчаливо соглашается с его словами. Он направился было к изваянию, дабы возложить к его ногам свой Дар, но вдруг передумал:

— О, я глупец! Какая же это жертва — кусок солонины? Нет, это не пища для богатырей!

Юноша решительно подошел к мертвому волку, продолжавшему щерить клыки в вечном оскале, и, ловко орудуя кинжалом, стал свежевать его тушу. Сноровисто сняв шкуру со своего недавнего противника, он мгновение полюбовался ее жестким седым мехом, лишь кое-где подпорченным проплешинами от шрамов: