Александр Прозоров - Заклинатель

— А к колдуну зачем бегать? Можно ведь и у святых помощи попросить.

— В деле, которое для меня важно, святые не помогут. С ними говорить трудно: не отвечают. А Лютобора спросить можно, посоветоваться. Он не жадный, знанием своим делится.

— Чем же колдун лесной с человеком простым поделиться может?

— Много чем, Варя, — пожал плечами новик. — Заговоры от стрел он знает, от меча, копья. От пут любых заговоры. Они и веревки, и замки любые отпирают. Оружие мое он заговорил, чтобы одного меня признавало, а другим в руки не давалось. Научил, как людей от пьянства, от болезней, от порчи, от бесплодия заговаривать, как привороты делать, красоту девицам навевать. Научил меня проходить сквозь стены, в чужие сны заглядывать, будущее и прошлое узнавать. Про зеркало Велеса никогда не слыхала?

— Чем же он плату за такую мудрость берет? Кровь твою пьет? Душу купил? — Девушка опять перекрестилась и даже чуть отодвинулась. Но не ушла. Женское любопытство, известное дело, сильнее любого страха.

— Ты все равно не поверишь, — отмахнулся Андрей. — Считай, что вообще без платы учит.

— Ну скажи, батюшка-боярин, чем? Право слово, никому не передам.

— Говорю же, ничем… — Зверев поднял голову к темнеющему небу: — Гляди, звезды уже зажигаются. И подмигивают, как кокетки. Красиво.

— Ну скажи, Андрей Васильевич, не мучай! А вдруг и я соглашусь? Тоже пойду к нему в ученицы, ведьмой настоящей стану. Буду бури вызывать, привороты творить, падеж на недругов насылать… Ой, прости, Господи, прости, Господи, прости, Господи… — Она спохватилась, что наболтала лишнего, и стала поспешно креститься.

— Тебя не возьмет.

— Почему?

— Платить нечем, — усмехнулся Андрей.

— Нечто у меня души нет? Али кровь не та?

— Да говорю же, Варя, не берет он платы ни душой, ни кровью. Смотри лучше, какие звезды, — откинулся он на спину. — Ты можешь себе представить, что вот так вот, сверху вниз, ничуть не меняясь, они уже миллионы лет на Землю смотрят. И еще миллионы смотреть будут. И что четыреста шестьдесят лет для них все равно, что для нас всего одно мгновение?

— Дык ведь мир всего семь тысяч лет назад сотворили, Андрей Васильевич.

— Ну да, конечно, — не стал спорить с общеизвестной здесь истиной Зверев. — И эти семь тысяч лет для них как раз, как один миг, промчались. Скажи, Варя, а как ты в усадьбу попала? Про Трощенка, отца твоего, я слышал, ан не видел ни разу.

— Нешто не видел, Андрей Васильевич? — повернулась к нему девушка. — Он же летом, в середине грозовика, мед на оброк привозит, и по осени, перед Покровом.

— А-а, так это он… — Говорить, что оказался в теле барчука только нынешней зимой, Андрей, естественно, не стал. — Как же ты сюда попала?

— Отец сказывал, порчу на нас соседи навели. Он ведь бортник, зажиточно завсегда жил. Цыганскую порчу сделали — на полный извод и разорение. И маму мою любил сильно, счастливы были вместе. Хорошо жили. Вот и сделали из зависти. У нас в едино лето и маму сухотка сожрала, и сестер двух моих тоже. Мы с братьями и отцом тоже много кашляли, но уцелели. Однако же еще и заморозок средь грозовика ударил, на полях все вымерзло, токмо репы маненько уцелело да моркови. А хуже всего — ульи все погибли. А мы сеяли-то мало, токмо так, для стола. И подворье было маленькое. Так получилось, на всю зиму с пустым погребом и амбаром остались.

— Так, небось, у соседей тоже все померзло… — осторожно намекнул Андрей.

— Померзло, — обхватила руками коленки девушка. — Да токмо, когда от десяти чатей две трети вымерзло, то остается на новый урожай надеяться да убыток считать. А когда от половины чати двух третей не стало, то до новой весны ужо жрать нечего получается. Отец ведь больше на мед, на бортничество надеялся. С того и докупал, чего не хватало. И хлеб покупал, и убоину, и сечку для кур. А тут разом без всего остались… Как папка понял, что не прокормить нас зимой будет, отвел меня к боярину. Заместо отступного, за оброк, за подъемные. Хотел вовсе уйти. Но Василий Ярославович уговорил как-то. Остался отец. Серебро взял, братьев моих в Луки Великие отправил, к родичам дальним, ремеслу учиться. Кожевенному делу. Мне тогда токмо девять годков сполнилось. В закупе[9] пользы никакой. Вот в холопки и продали.

— Может, и не порча? Может, просто беда случилась?

— Порча это, Андрей Васильевич, порча. Я даже знаю, кто навел. Прасковья это, что вдова Ёреминская. Как мы маялись, она все к нам захаживала. Глядела, как мучаемся. И на отпевании что-то свое бормотала.

— На чужого покойника некоторые заговоры читают, — вспомнил Зверев. — На избавление от пороков, на деньги, от суда неправедного.

— А ты порчу наводить умеешь, Андрей Васильевич? — вдруг встрепенулась девушка. — Тебя Лютобор учил?

— Ну учил кое-чему, — нехотя признал новик. — Как душу чужую выпить учил, чтобы силу получить. Как врага извести… Да только надо ли это, Варя? Колдун сказывал, любая порча троекратно пославшему возвернется. Поэтому самому наводить ее нельзя, разве только деваться совсем некуда. Надо так извернуться, чтобы другой кто-то этот грех на себя взял.

— Я возьму! — с готовностью согласилась Варвара.

— Зачем тебе? Если Прасковья порчу навела, то на нее она уже и вернулась. Пусть Бог ее карает, сама не марайся.

— Долго что-то Бог выжидает… — Она перекрестилась и, поскольку говорить сидя, через спину, было неудобно, прилегла на епанчу рядом: — А чем ты за учение платишь, Андрей Васильевич? Скажи, не мучай. Изведусь ведь. А то сама к Лютобору сбегаю и больше предложу!

— Не предложишь, — улыбнулся Зверев. — Должок у него передо мной, потому и учит волхв старый. Помнишь, зимой он меня от разговора баечникова исцелял? Так вот кое-что неправильно он сделал. И очень сильно неправильно. За то учением своим и отдаривается.

— И ты теперь таким же могучим колдуном, как он, станешь?

— А чего в нем сильного, Варя? Обычные люди да вера греческая его с родного места в лес глухой загнала, и ничем он воспротивиться не смог. А парня приворожить, глаза отвести, скотину больную вылечить — разве это сила? Так, баловство мелкое. Приработок, чтобы от голода не пухнуть. Что пользы в заговоре от меча, коли сам на поединок с мечом не ходишь? А как раз меча у старика и нет.

— А он может сделать меня красивой, как Василиса Прекрасная? Такой же черноглазой, толстой, статной, румяной?

— Тебя? — Андрей повернулся набок, протянул руку, провел пальцем ей по щеке, потом сунул руку под платок, отчего тот стыдливо сполз назад, на длинную косу. Пригладил девушке волосы: — Тебе не нужно, Варя. Ты и так очень красивая.