Антон Орлов - Гостеприимный край кошмаров

– А что это значит?

– Я тебе не скажу, – категоричным тоном заявила кесу. – Ты еще молод, чтобы объяснять тебе такие вещи.

Демчо не стал настаивать, нет так нет. Пусть наргиянси временами снисходит до болтовни с контрабандистами, раздражать серую хищницу не стоит. Он довольно быстро научился улавливать, когда можно приставать с вопросами, а когда лучше заткнуться.

Тим спустился с веранды в пятнистый от солнца и тени сад, подошел к поднявшемуся из травы внуку и вполголоса сказал:

– Она мне снилась. Велела пока не приходить. Потом, как все закончится, позовет, так что гуляй.

– Ясно, – кивнул Демчо, ощущая слабый тоскливый холодок.

Вроде бы ерундовый обмен репликами, но если бы кто-нибудь мог услышать и понять, о чем речь… О прорыве, который случится в ближайшую пару недель. Предупреждать об этом никого нельзя, да они и не смогли бы: Серая Дама знает толк в чарах, и пусть Демчо этого не чувствует, его сознание как будто запеленуто в кокон, защищающий от проникновения в мысли извне и в то же время не позволяющий нарушать ее запреты. Клятва клятвой, пусть и Нерушимая, но ведьма из Кесуана подстраховалась, и при попытке рассказать о прорыве он или начнет заикаться и задыхаться, или попросту потеряет сознание. Демчо не знал, что именно случится, поскольку ни разу не проверял. В такие моменты, как сейчас, он чувствовал себя предателем, и на душе было скверно, хоть сам себе по роже съезди.

– Демчо, это не наше дело, – дед глядел на него обеспокоенно и предостерегающе. – Не бери в голову, слышишь? Если б мы на нее не работали – вовсе бы ничего об этом не знали. От нас ничего не зависит.

Снова кивнул, хотя этот аргумент ни капли его не утешал.

Как-то раз, набравшись смелости, он спросил у Серой Дамы, зачем нужны прорывы.

– Война, – терпеливая снисходительная улыбка. – Танара будет наша рано или поздно. Люди сами ушли, бросили Танхалу напрасно. Город многих воспоминаний, и они там кружатся, как снежинки зимой, как лепестки на ветру летом: красивые, грустные, смешные, злые, незаконченные… Мы хотим забрать это себе.

Мама помахала им с крыльца: госпожа Аурелия скоро подойдет за своим заказом.

Окованный железом дубовый контейнер с приготовленным для нее товаром стоял в сарае, неприметный среди старого хлама. Демчо отомкнул навесной замочек, откинул крышку: проверить напоследок, все ли в порядке.

Два отделения, в каждом наглухо завинченная трехлитровая стеклянная банка, со всех сторон обложенная ватой, словно хрупкие и блестящие елочные шары в старой заветной коробке. Только содержимое – ничего общего с теми праздничными украшениями. В одной банке сидит «пурпурный крест» – экземпляр размером с ладонь, фиолетово-красный в черную крапинку. И жрать ему там нечего, и дышать нечем, а вполне себе живой, шевелится. Магическая тварь, неподвластная обычным законам природы. В другой банке скрипожорки, целая горсть, салатовые, оранжевые, лимонно-желтые фасолины в бахроме черных ресничек, эти выглядят неживыми, словно пластмассовые игрушки – ага, как бы не так!

И то и другое можно добыть только в тропиках, далеко-далеко за Кесуанским хребтом, кто же туда отправится на свой страх и риск? Магам эта опасная дрянь нужна для волшбы, и они готовы платить, не спрашивая, каким образом Помойный Тим добывает этакие редкости. Сами небось догадываются, где и у кого, но держат догадки при себе, чтобы не лишиться источника ценных ингредиентов.

Аурелия сообщила, что ждет в парке Медных Шаров. Она поддерживала связь со своими тайными поставщиками через магическую шкатулку, стоявшую в маминой комнате на трельяже. Выглядела шкатулка так себе: незатейливая работа, надпись «На счастье!», но если ее открыть, перед тем нажав в особом порядке на розовые граненые стекляшки, на внутренней стороне крышки можно будет прочитать сообщение от волшебницы. Если пришло новое послание, шкатулка начинает наигрывать мелодию «Сансельбийского вальса». Распространенный у магов способ связи, причем Демчо еще в школьные годы вычитал в популярной книжке, что за образец они взяли какие-то высокотехнологичные приборы, изобретенные на Земле Изначальной еще до колонизации Долгой Земли.

Контейнер был не столько тяжелый, сколько громоздкий и неудобный, а тащить – только пешком: «пурпурный крест», эта мохнатая ползучая загогулина, когда у него начинается всплеск активности, выводит из строя любую технику в метровом радиусе. Влезешь с ним в автобус или трамвай, непременно что-нибудь заест, заглохнет, переклинит. А то еще трамвайные обереги затрезвонят, и кондуктор тебя взашей вытолкает.

На улице с плохим асфальтом и большими тенистыми тополями какой-то шкет выкрикнул в спину: «Помойный Демчо!», тут же ушмыгнув в подворотню. Драться с Демчо соседские ребята побаивались: может отлупить. Безобидный с виду Тим знал немало боевых приемов и внука за эти два года кое-чему обучил. На резонный вопрос, почему же он в таком случае никого не бьет, дед ответил:

– Трус я, Демчо. Никуда не денешься, трус, потому и перед Серой Дамой склонился. Ежели к стенке припрут, и не отболтаешься, и бежать некуда, покажу зубы, а чтобы просто так – мои зубы дорогого стоят, лучше их поберечь.

Демчо не все дедовы принципы разделял. Вот наступит осень – пора строгих нравов, и если хоть одна сука припомнит ему или маме, что он родился зимой от внебрачной связи, вломит он этой суке по первое число, чтобы сразу в дежурную травматологию.

В парке Медных Шаров было всего два медных шара – позеленелые и неприметные, на каменных тумбах по обе стороны от входа. Аурелия сидела на скамье под акацией возле выцветшей палатки мороженщика и ела эскимо в серебряной обертке. Демчо с ящиком пристроился на другой скамейке. Госпожа Аурелия внушала ему не то чтобы неприязнь, а скорее уважительное отторжение. Высокая, полногрудая, осанистая, она статью напоминала Серую Даму, и этого было достаточно, чтобы вызвать у него оторопь. Светлые волосы лежат идеально гладким каре, длинное платье из дорогого переливчатого шелка, золотится на солнце прозрачный шарф – сразу видно, что служит во дворце.

Пока она с томным наслаждением уписывала мороженое, Демчо едва не соблазнился: может, тоже взять? Оно здесь высший сорт, вдобавок на нее поглядишь – самому захочется, словно дразнит. Но лучше после, на обратном пути. Он отвернулся, и тогда колдунья, мигом расправившись с остатками эскимо, поднялась со скамьи. Точно ведь дразнила, а как он перестал смотреть, ей стало неинтересно. Лицо неприступно строгое, как у школьной директрисы, по виду не подумаешь, что она склонна к таким девчоночьим фокусам. И лет ей двести пятьдесят, не меньше.