Константин Калбазов - Пес. Страж

– Эй, старуха.

Словно и не слышит. Лицо озарилось теплой улыбкой, смотрит в глаза больной и как будто безумие отступило. Прикоснулась к впалым щекам, провела пальцами по тонким иссушенным и потрескавшимся губам.

– Красота какая,– чуть склонив голову на бок и продолжая оглаживать лицо девушки произнесла Аглая. Ну да, конечно красавица. Через год из могилы труп извлеки, вот и получишь красавицу.

– Послушай ты…

Барон схватил было женщину за руку, но тут же выпустил, потому как ничего не понимающая женщина перевела на него взор и… Нет нежности, нет сияния, нет улыбки… Нет разума в ее глазах. Адам встрепенулся и понимая, что с бароном общаться бесполезно, шепотом обратился к баронессе, утиравшей вдруг навернувшиеся горькие слезы.

– Ваша милость. Нельзя так. Хотите спасти дочь, попросите его милость оставить вас здесь. Господом нашим клянусь, все будет хорошо.

– Она безумна,– ошарашено произнесла мать.

– Она всегда была безумной, но это не помешало ей помочь многим.

– Да что тут происходит! Это что, дурная шутка! Где лекарка! Что это за сумасшедшая!

– Дорогой, она и есть лекарка.

– Она не может быть той лекаркой.

– Но помнишь, нам говорили, что она немного не в себе.

– Плевать, что там говорили. Мы уезжаем.

– Нет. Умоляю, Орваль, мы уже попробовали все, что только возможно.

– Па-па, я хо-чу ос-тать-ся,– вдруг произнес скелет обтянутый кожей.

Девушка говорила так, словно делает невероятное усилие, буквально выталкивая из себя слова. Этот голос, поверг в шок обоих родителей. Вот уже два месяца их дочь не могла произнести ни слова, а тут…

А Аглая, как только барона отвлекли вернулась к больной, все так же оглаживая ее лицо.

– Грегор, мальчик мой, отнеси Агнессу в мою комнату. Тебя ведь Агнесса зовут, принцесса.

– Д-да.

Мальчик Грегор, косая сажень в плечах, тут же подступил к слугам, и выхватил из их рук девчушку, так на них зыркнув, что те не решились, что-либо предпринять, уже не говоря о том, чтобы воспрепятствовать. Неся на руках невесомую ношу, он быстро взбежал по лестнице, Аглая проследовала за ним. Что ей за дело до того, о чем там беседуют эти сумасшедшие, когда к ней принесли такую красотку. Ей так не терпелось с ней поговорить, разузнать у нее все-все-все, а потом, когда ей станет полегче, она обязательно познакомит ее с детишками. У нее очень много детишек. Грегор! У него нос не потечет? Не дай Господь испачкает девочку. Вот и комната.

– Что это…

– Дорогой.

– Ваша милость, поверьте, все будет хорошо. Если матушка Аглая не заплакала, то все будет хорошо. Значит, она поможет. Просто поверьте, я ее знаю очень давно.

– Трактирщик, если с моей дочерью хоть что-то случится, я не знаю что с тобой сделаю.

– Ваша милость, я ведь не враг себе.

– Орваль, умоляю, поезжай в гостиницу, я останусь здесь. Я присмотрю за нашей девочкой. Ты же слышал, она заговорила. Ну вспомни, когда мы в последний раз слышали ее голос.

– Она могла ее зачаровать,– все же неуверенно, произнес он.

– Да какая разница!– Вдруг вскрикнула мать.– Она уже мертва! Мы уже соборовали ее. Святой отец уже причастил бедняжку. Если есть возможность, я буду бороться за нее до конца. Умоляю тебя, просто не мешай. Не можешь молча взирать на это, уйди. Умоляю.

И он ушел. А что ему еще оставалось делать? Нет, по его виду Адам понял, что тот не простит жене вольности, но устраивать скандал на глазах у черни… Он еще вернется к этому разговору. Позже.

Ночь она провела в трактире. Вернее на втором этаже, в комнате отведенной ей на постой. Однако, несмотря на то, что ее постарались устроить со всем прилежанием, выделив лучшее белье, а сама комната была в приличном состоянии, она так и не сомкнула глаз, да и не мудрено. Утром она предстала усталой и измотанной, словно всю ночь была занята тяжелым и изнурительным трудом. Но это все ничего. Это пустяки. Ее радости все одно не было предела, потому что ее девочка попросила есть.

Она обрадовала мужа этой вестью, едва он переступил порог трактира. Гордый и самодовольный барон, вдруг как-то сник, подался назад и как подкошенный рухнул на скамью. Вчера он просто уступил супруге, чтобы не устраивать скандала на глазах у черни, но сегодня… Сегодня он был благодарен ей, за ее настойчивость и непокорность.

Родители всегда любят своих детей, даже если окружающие считают их полным ничтожеством, это выражается по разному, но это есть и ничего с этим не поделаешь. Ничто не ранит сильнее, чем вид того, как угасает твое дитя, а ты не можешь ему ничем помочь, ты готов оказаться на его месте, но тебе не по силам произвести такой обмен. И ничто не может принести большего облегчения, чем осознание того, что опасность миновала. Нет, девочка еще не выздоровела и барон это прекрасно осознавал. Пока сделан только первый шаг, но этот шаг был уже не к могиле, а от нее.

– Трактирщик.

– Да ваша милость,– Адам тут же материализовался перед бароном.

– Вот, это тебе, за то, что вчера оказался дерзок и дерзость твоя пошла на пользу моей дочери,– с этими словами он бросил на стол туго набитый кошель, который глухо звякнул.

Однако. Спесь не мешает ему быть щедрым. Адам мог поклясться, что там далеко не серебро. Мало того, там было столько сколько ему не заработать не то что в трактире, но и всеми его темными делишками. Ну да, он не был святым, так что пробавлялся связями с лихим народцем, контрабандой, правда особо не зарываясь. Но все что касалось матушки Аглаи…

– Прошу прощения, ваша милость, но за постой баронессы и стол здесь слишком много,– нервно сглотнув ответил Адам, уж больно велик соблазн.

– Ты отказываешься от вознаграждения?

Нет, ну чего злиться-то, тебе же не заламывают цену и никто не покушается на твое золото, наоборот все оставляют тебе, до последнего серебряника. Вот поди пойми этих благородных.

– Вы простите меня ваша милость, я бы с радостью принял столь щедрую награду, но не могу. Еще родителем моим мне заповедано, заботиться о матушке Аглае, как о родной матери и даже не пытаться заработать на ней ни серебряника. Да я и отношусь к ней как матушке, и сына ее на ноги поставил, воспитывая как младшего брата.

– Впервые встречаю такого честного трактирщика. Но ведь такого быть не может.

– Беды на наш род обрушатся, коли за ее дар начнем брать плату. А мне того не нужно,– вздохнул трактирщик.– И ей не предлагайте. Бесполезно это. Да и не знает она что такое серебро или золото. Ее даже их блеск не прельщает. Покрутит в руках, покрутит, да и выбросит.

– А как же плата за постой?