Вихрь Бездны (СИ) - Ольга Ружникова
Нет, обдумать-то Элгэ обдумала всё — едва осталась одна. Ночное происшествие — талантливо поставленный спектакль? С целью войти в доверие к глупой и впечатлительной илладийке? Эта версия пришла в голову первой.
Войти в доверие… а то и соблазнить. То, что так не соблазняют… ну а кто сказал, что Юстиниан вообще умеет это делать? С куртизанками-то особого опыта не надо.
Еще Элгэ (уже подготовленной странным, мягко говоря, поведением мужа) могло «причудиться» всё, что угодно. Она же ничего не видела! Ничего такого, что можно схватить за руку (лапу, щупальце, клешню).
Сколько раз в детстве напару с Виктором бегали по ночам на кладбища и в заброшенные, пользующиеся дурной славой деревенские дома. И ни разу ничего не мерещилось. А тут вдруг… Ладно, всё когда-нибудь бывает впервые — сказал некий аббат. Стучась ночной порой в келью к самой благочестивой монахине…
Но и последняя дура-северянка при свете дня лишь рассмеется над ночными страхами. А Элгэ даже сейчас — когда можно солнечных зайчиков зеркальцем ловить, при одном воспоминании о прошлой ночи колотит глухая, липкая дрожь! Яркий свет тускнеет, тепло исчезает из комнаты… и из сердца и души. Зато неотвратимо подступает тоска — черная, безнадежная, безысходная. Не злая, а именно тупо-покорная. Когда не хочется уже ничего. Будто за окном — по-прежнему ледяная, северная зима.
Или — серая, промозглая зима Вальданэ. А по следам неотвратимо мчит погоня. То ли в неделе пути, то ли — в нескольких часах…
…Нужно заснуть — всего-то часа четыре осталось, даже меньше. А завтра — новый, изнурительный день… если не схватят еще до рассвета.
Нужно спать — и не спится. С самого начала пути. Восьмую ночь подряд.
И кажется, что ты, наоборот, не в силах проснуться. Вырваться из бесконечного ночного кошмара. Где вместо родных и чужих лиц — маски. А весь подлунный мир кривляется и пляшет в нескончаемом змеином танце. И рябит в глазах…
Приемная мать от горя почернела с лица, а ведь ее до этой зимы Элгэ ни разу не видела даже грустной. Окаменевшая от горя Кармэн — это по-настоящему страшно. Но не страшнее причины горя, а с ней Элгэ теперь жить. Каждый миг заставлять себя дышать. Потому что больше всего на свете хочется всадить в сердце кинжал. Чтобы уже ничего не чувствовать…
Маски пляшут, ведут взбесившийся хоровод. Страшно. Больно. Холодно. Невозможно ни о чём думать, а не думать не получается. Боль ползет в душу скользкой змеей… и намертво впивается ядовитыми клыками. У нее много-много зазубренных зубов. И бритвенно-острых гарпунов-когтей.
Лучше думать о масках. Они хоть живые…
Раненый Грегори — в него по пути намертво вцепилась лихорадка.
Бледная, как сама смерть, Алекса — от нее ни на миг не отходит Витольд Тервилль.
Осунувшаяся Арабелла — от бедняжки осталась одна тень.
Элгэ цеплялась за реальность, ухаживая за Грегори и присматривая за Беллой. Иначе впору сойти с ума. И подступает действительность — где больше нет Алексиса.
И всё время холодно! Элгэ мерзла от безысходности побега, от невозможности вернуться домой, от тревоги за оставшегося (брошенного!) в Эвитане Диего. (Плохо тревожилась — раз бросила!) За Эсту и Криса. За озорного и веселого Кора Эверрата. За всех…
И замерзала от горя, а в душе наравне с невыносимой болью поселилась зимняя тоска. Устроилась навечно.
Тогда так казалось.
Элгэ мерзла у самого жаркого очага — и жаждала самой жуткой мести убийцам Алексиса.
Тогда илладийка поняла, сколь счастливой была прежде — когда любимый был жив. И ему светили те же солнце и звезды, что и ей…
В восьмую ночь, вчерную напившись, Элгэ впервые сумела заснуть. В постели Виктора Вальданэ. Что за стеной — Кармэн… тоже не одна, в таком состоянии было плевать. Впрочем, та ничего и не заметила…
Анри Тенмар сопровождал беглецов до самой границы Аравинта. Анри, вытащивший из самого пекла Грегори…
Кто вытащит Элгэ, Диего и Алексу теперь?
И с чего той тоскливой дорогой думалось, что хуже быть уже не может? Они все еще были вместе… почти все.
Хуже — когда северные дикари Эрика топчут землю Аравинта! Когда Витольд бесследно сгинул в Эвитане. Алексу вот-вот обвенчают со свинопринцем! И Диего… неизвестно, что с ним, но ледяной кулак, и без того намертво стиснувший сердце, при упоминании о брате сжимается еще сильнее! А из легких исчезает воздух…
Ну вот и всё. Илладийский наряд нужен как теплый солнечный свет. В нем стало бы на порядок легче… только это — тоже самообман.
Усмехнувшись, Элгэ добавила к темно-вишневому бархату платья рубиновое колье. Улыбнулась собственному отражению. И вышла из комнаты навстречу супругу. Сегодня он впервые не кажется мороженой рыбиной.
Его рука — на нее илладийка оперлась — не дрожит. Зато напоминает неподвижный мрамор статуи. Будто все усилия как раз и направлены — скрыть дрожь.
Элгэ ободряюще улыбнулась одними губами. Юстиниан слабо кивнул в ответ.
Вперед! На штурм баррикад! На завтрак.
К моменту появления на пороге осточертевшей Гербовой Залы илладийка уже не удивилась бы ничему. Даже встреть их там вместо портретов четы (то есть — троицы) Мальзери… да всё, что угодно!
Неужели еще вчера Элгэ умирала от скуки? Кажется, тот период ушел в небытие навсегда… но вот хорошо это или плохо?
Плохо — причем без разговоров. Когда всякая дрянь мерещится по ночам — уже паршиво. Но если она еще и днем вот-вот почудится…
… — В жизни всё повторяется дважды… — поигрывая бокалом с вином, задумчиво проронила как-то Кармэн. Года три назад.
Задумчивость означала для нее крайнюю степень грусти. А потом герцогиня Вальданэ залпом осушила бокал. И лихо швырнула им в стену, не жалея мидантийский хрусталь. Дорогой, а главное — красивый. И жалобный звон смешался с заливистым смехом.
— А если уж на то пошло — оно повторяется бессчетно. Хорошо еще — не всё запоминается. Иначе впору застрелиться со скуки…
Завтраки, обеды и ужины «в кругу семьи»… все дни брачной жизни похожи один на другой. Как яблоки с одной ветки. Но сейчас Элгэ предпочла бы, чтобы и этот не отличался от прочих.
Сегодня она наберется смелости и выспросит муженька обо всех подробностях тайн его семейства. Особенно связанных с жутью
