Византийское наследство (СИ) - Романов Герман Иванович

— Ты как, Федя?

— Бриг «Нева» получил под командование, как раз по моему чину и вышло. Завтра на Коринф пойду — туда Апшеронский полк сопровождать буду и на якорь у Истмийского перешейка встану. Если полезут турки — то укорот им дам быстро — у меня десять полупудовых единорогов в залпе на каждый борт, мало не покажется.

— «Речником» ты стал, повезло, — завистливо вздохнул Розен. Перейдя в морскую пехоту два года тому назад, он иной раз мечтал вернуться на корабль в качестве капитана.

Но, видимо, не судьба!

А получить под начало новый бриг, которые было приказано именовать по рекам, мечта каждого офицера — таких кораблей едва три десятка наберется, в Архангельске, на Балтике и на Дону только строили. Все же капитан-лейтенанты ими командовали, по чину армейским майорам теперь равные. А капитаны на линейные корабли, где орудия на двух деках стояли, распределялись, по первому и второму рангу определенные, исходя из числа пушек на каждом судне.

— Я сейчас на «Петербурге» десантной полуротой командую. Вот, на берег позавчера тайно сошли — греки ворота нам открыли, охранников зарезав. Мы и ворвались, кого убили, но большинство османов пленили. Только охранять пленных приходится — местные жители на них очень злы за недавнюю резню. Маниоты хотели перебить турок, я не дал.

— Правильно сделал, приказ императора выполнять надобно. В Морее крепостей много, если один гарнизон вырезать, другие отчаянно сопротивляться будут, — Карлов сплюнул, видимо, безрассудное истребление турок его обеспокоило не на шутку.

— Апшеронцы вход в Морею перекроют надежно — полк проверенный, да и на позиции встанет с пушками. Мне приказано греков набрать и обучать их воинскому ремеслу. Все просто — к каждому своему пехотинцу грека приставлю, и пусть учит его артикулам воинским. Нас ведь всех за время плавания местной речи учили. Видишь унтер-лейтенанта — он отсюда родом, фамилия у него смешная — Псаро.

Розен показал на занимающегося с греческими добровольцами черноголового офицера — судя по его горячим выкрикам или учил новобранцев руганью, или распекал за какой-то огрех.

— Месяца через два с них что-то путное и выйдет, но не сейчас. О дисциплине разумения не имеют, глаза бешеные, как турка узреют. И за ножи сразу хватаются. Ничего, мы из них эту дурь выбьем!

В голосе Розена не прозвучало должной твердости — как никто другой, он прекрасно понимал, что сдержать горячий нрав повстанцев будет невероятно трудно. Но дело того стоило — без дисциплины нет армии, и солдаты превращаются в толпу, да в тех же башибузуков, о которых много рассказывали во время стоянки в Бока-Которе.

Все надежды он возлагал исключительно на время — те два десятка хорошо обученных греков, некоторые из них уже получили офицерские патенты, должны были стать основой в его батальоне. А сейчас приходилось уповать только на три пехотные команды неполного состава, что сошли на берег с линейных кораблей его отряда, да на легкие десантные пушки с картечницами — канониры были опытные, многие с пруссаками воевали.

— Я с этими греками тоже маюсь, — отозвался Карлов, но без унылости, с оптимизмом. — Полсотни добровольцев набрал взамен списанных на берег или умерших. Избыток, конечно, зато абордажная команда имеется, да прислуги орудийной добавилось. Моряки опытные, все «охотниками» пришли, жалование получать будут, обмундировали. Так что под рукой у меня почти две сотни экипажа.

— Да, кстати, никогда не думал, что буду стоять на берегу и смотреть на залив, где двести лет тому назад состоялось самое большое сражение в здешних водах — чуть ли не полтысячи галер и кораблей сошлись в схватке. А мы вчера только три шебеки пушками раздолбили — вон остовы на берегу лежат, сами выбросились. И зря — греки их поубивали сразу, лучше бы сдались, хоть уцелели бы, и живы были…

— Славная была битва при Лепанто. В ней ведь участие тот испанец принимал, что про идальго написал, придурок с ветряной мельницей сражался, как его зовут… Не припомню, хотя книгу читал. А турок не жалей, Карлуша — они нас не пожалеют. Да, я тут у местного одну вещь узнал важную. Видишь там за рощей часовенку?

— И что? Я лютеранин!

— Там мученическую кончину апостол Андрей Первозванный принял! Там его мощи находятся! Он ведь святой покровитель России!

— Да ну, — Розен соскочил с камня, и как всегда действовал быстро. — Тогда пошли немедленно, посмотрим! Поклонимся и помолимся — место святое, а грехов у нас с тобой много. И команду надо будет привести — дело нужное, когда еще матросы к святыне прикоснутся?!

— Пошли, чего сидеть, мне в Коринф скоро отплывать…

Глава 13

Метохия

Наместник императора Иоанна Антоновича

Генерал-майор и кавалер

князь Юрий Долгорукий

вечер 25 февраля 1768 года

— Господин наместник, этот монастырь главная наша святыня! Високи Дечаны мой престол пастырский, с которого меня изгнали фанариоты!

Последний печский патриарх Василий Бркич плакал, по его морщинистому лицу текли слезы, стекая по седой бороде. Юрий Владимирович его хорошо понимал — изгнанный полтора года тому назад патриарх вернулся обратно к своей пастве.

— Три четверти века тому назад, князь, было великое изгнание — патриарх Арсений увел тысячи сербов в Венгрию, проклиная османов за их жестокости. И основал Карловицкую митрополию. А ведь здесь мощи великомученика Никиты и короля Стефана Дечанского, что основал монастырь, самый большой в Сербии. Теперь настало время вернуться сербам на свою родину из долгого изгнания…

— Не торопитесь, владыко, — мягко произнес князь, — но одно могу сказать твердо и честно. Не пройдет и года, как сербы вернутся на родину, все эти земли, населенные нашими православными братьями, берет под свое покровительство император и самодержец Всероссийский Иоанн Антонович, третий этого имени. И народ ваш, ради собственного спасения, присягнуть ему должен, как это сделал царь Стефан со своими черногорцами. Теперь наступила очередь сербов сделать свой выбор!

— Завтра с утра подведу всю паству свою к присяге великому государю, и сам приму ее перед вами! Вы наместник императора, его генерал, а потому сербы видят в вас, князь, его волю и десницу! Потому я смиренно склоняю перед вами сейчас свою седую главу, в знак величайшего почитания цезаря Иоанна приложусь завтра к вашей длани!

Старый патриарх поклонился и пошел с громкой молитвой, за ним потянулась большая толпа народа и десятки монахов, вторя ему раскатистым песнопением. А молодой генерал-майор задумался, глядя на удаляющихся прихожан, монахов и священников…

Прибытие месяц назад в Бока-Котор русской эскадры неимоверно воодушевило православный люд. Царь Стефан призвал черногорцев помочь сербам освободиться от османского ига. Хорошо подготовленные русскими офицерами черногорские и сербские отряды, общей численностью в двадцать тысяч человек, начали наступление по горам, преодолевая холода и громя отряды аскеров и башибузуков.

В первые дни февраля черногорцы вступили в восточную Боснию, с хода заняв Вышеград на Дрине — известие о том буквально взорвало окрестное сербское население, которое массово восстало против турецкого владычества — земля запылала под ногами оккупантов, насильников и убийц. Много ненависти накопилось за три с половиной столетия.

Затем на севере был занят Нови-Пазар, гарнизон которого и все окрестное, немногочисленное мусульманское население в панике бежало. До сербской столицы Белграда оставалось меньше двухсот верст, пройти можно за какую-то неделю, если бы не одно но…

Наступила весна, везде грязь и распутица — тащить пушки на себе, пусть весом всего в двадцать пудов, невыносимо тяжело, а без них в бою не обойтись. Теперь все повстанцы осознали, какую роль играет артиллерия в баталии, особенно если стреляют из орудий русские канониры, прошедшие через множество сражений с пруссаками. Так что на пушки теперь молились не меньше, чем на иконы, а то и больше.