Мелани Джексон - Наваждение

— Я знаю, кто такая Мэри Поппинс, — сказал он. — Просто образ оказался таким… неожиданным, что я на секунду растерялся.

— Я работаю не с детьми, а со взрослыми, но суть от этого не меняется.

Она поднималась по ступенькам, покачивая бедрами. Пусть смотрит на что-то еще, помимо ее лица, которое она с трудом контролировала.

— Так вы вроде сексопатолога?

Он долго обдумывал эту идею, так как предполагал найти в ней объяснение непохожести Нинон на остальных. Почему, будучи сексуальной, она не подчинялась этой сексуальности?

— Сексопатолог. Мне нравится. Я представляла себя больше в роли советника, но…

— Советник мне нравится больше, — перебил он ее.

Так-так, значит, у него имеется парочка старомодных предубеждений. Будем иметь это в виду. Это забавляло ее, но в то же время возвращало утраченное самообладание. Ох уж эти мужчины! Как у них все просто: женщина может быть либо святой, либо шлюхой.

— Вы уверены? Мне кажется, у женщин-сексопатологов белье получше будет, — сказала она, возобновляя флирт. — При условии, что они вообще его носят, конечно.

Нинон поставила бокал на ограждение беседки и прислонилась к древнему дереву, заставив себя наконец-то встретиться с ним взглядом и улыбнуться с напускным спокойствием. Она оставила пистолет в номере в кошачьей переноске, но чувствовала острие штыка в атласных ножнах, покоящихся на бедре. Он был сделан из чистой стали и остро наточен. Он не входил в перечень модных летних аксессуаров со страниц глянцевых журналов, но, как хороший скаут, она верила, что всегда нужно быть готовой ко всему. Не стоит рассчитывать, что кто-то одолжит вам клинок в случае необходимости.

— Ночью вы еще красивее, — сказал он, сменяя тему. Банально, но от того, как он это произнес, казалось, что фраза звучит впервые. О этот голос! Либо у него было задание подольше держать ее на каждой остановке, либо он просто устал отбиваться от женщин и прятался от них у сомнительных озерец в пустыне.

— Как ни странно, но вы тоже. — Голос ее не был так ровен, как хотелось бы. — Расскажите же что-нибудь о себе. Любимый цвет или есть ли у вас прозвище? Как насчет домашнего питомца?

Он склонил голову набок.

— Да, у меня есть другое имя. Но оно довольно сложное. Мало кому удается его выговорить. Вы хотели бы его услышать? Или, может, сами его для меня придумаете?

«Ciuateto», — шепнул насыщенный озоном ветер.

Его глаза! Черт побери! Она только на секунду встретилась с ним глазами, как уже заблудилась в их глубине, словно там скрывался лабиринт зеркал, в каждом из которых отражалось ее собственное желание, преумноженное до бесконечности, порыв страсти, отскакивающий, словно мячик, от одних глаз к другим и снова тонущий в туннеле необходимости, которую она так долго гнала от себя. Встречаться с ним ночью было ошибкой. Ночью темные силы достигают пика своей мощи, а она, наоборот, слабеет.

И она могла прочитать сейчас, что творилось в его голове. Он заглянул внутрь нее, почувствовал ее непреодолимое желание, ответом на которое послужило его немое послание: «Подойди ближе. Я знаю, что тебе нужно, и не осуждаю тебя за это. Только попроси. Все, что угодно, — удовольствие, боль, забытье, даже смерть. Я могу дать тебе все это. Только произнеси мое имя. Ciuateto. Скажи его, и я отдам тебе все».

Она силой пыталась заставить свои глаза не отвечать ему, благодарная тонкой пленке контактных линз, которые помогали скрыть все, что в них было. Утратив невинность, она чувствовала в равной мере страх и безудержное влечение.

Это его стандартный набор приемов? Или к ней у него отдельный подход? Она родилась в век сексуальных и моральных репрессий, поэтому для нее предложение свободы и признания, вожделения без границ и моральных запретов было по-настоящему большим искушением. А мысль о наказании — да, она тоже таила в себе некий соблазн. Желание принять его предложение в ней было гораздо сильнее, нежели в любой из его современниц, которые никогда не знали, что такое запрет на сексуальное выражение, запрет под страхом смерти.

Нинон пыталась заставить себя мыслить трезво, пыталась пойти на попятную, но все было бесполезно. Часть ее хотела пройти это испытание до конца. Она была сильнее, чем он! По крайней мере, должна была быть.

Но, глядя на него, она понимала, что он разрушит даже самые прочные чувственные барьеры и унесет ее в мир вожделения — так глубоко, как она только мечтала.

«А возможно, и глубже. Готова ли ты принести себя в жертву, обречь на мучительную пытку? — спросил ее внутренний голос. — Неужели ты действительно думаешь, что боль принесет облегчение?»

Нет, но она должна была узнать, насколько он силен. Сможет ли она противостоять ему при необходимости? Если соблазнение — единственное ее прибежище, единственное средство убеждения, то сможет ли она быть с ним и выжить? И, что более важно, так ли он силен, как Сен-Жермен?

«Кто руководит ситуацией?»

«Я. Но думаю, что позволю ему еще некоторое время считать себя королем положения».

Нинон надеялась, что так оно и окажется.

«Ты играешь с огнем, cherie».

«Вот уже четыреста лет. И это то, что заставляет меня жить».

Приняв окончательное решение, она вздохнула, позволила векам опуститься и приблизила к нему лицо в ожидании поцелуя. Потом прижалась к нему плотнее. По легенде, вампира нужно пригласить в дом; возможно, и Мигель, кем бы он ни был, нуждался в приглашении, чтобы начать действовать.

Его глаза слегка расширились, отреагировав на ее призыв. Он явно этого не ожидал, учитывая предыдущее сопротивление. Сейчас он наверняка думал о венериной мухоловке как воплощении женского коварства. Но, несмотря на легкое подозрение, все же подошел на шаг ближе. Медленно, но не излишне, он наклонил голову и, не отпуская ее взгляда из-под полуопущенных век, припал к ее губам.

«Бери все, что захочешь, — читалось в его взгляде. — И я сделаю то же».

Губы прижались к губам. Она и не подозревала, понятия не имела, каким может быть истинное желание, что могло бы вооружить ее против него. Это была радость. Это был ужас. Это была сумасшедшая дрожь в каждом нерве, словно через нее пробегал электрический заряд и заставлял ее мышцы сокращаться.

Она ахнула и отшатнулась от него, едва не упав на одно колено, и с трудом выпрямилась, держась за перила. В ужасе она увидела золотую паутину шрамов на руках, сияющих в темноте, горящих так, словно в ее тело ударила настоящая молния.

Он сделал это! Он разбудил их! Только молния была на это способна.

«Теперь ты знаешь. Это не человек».

«И он знает, что я тоже».

Единственным утешением служило то, что Мигель, ошеломленно разглядывая свои руки, был потрясен не меньше ее, даже больше. Она не могла его в этом винить, потому что он сиял, светился изнутри ярче луны, и было видно, что и у него есть какие-то непонятные шрамы. Будь на его месте кто-то другой, она бы назвала их стигматами.

— Кто ты? — прошептал он, подняв на нее взгляд.

Теперь в нем не было искушения. Его глаза были как бездонные холодные колодцы. Он вернул свою силу в себя, поэтому, наверное, и светился изнутри фосфоресцирующим светом.

— Я…

И в тот момент она почувствовала, как на ее разум опускается жуткая, беспроглядная тьма. Сен-Жермен дождался, пока она потеряла контроль над собой, и засек мощную эмоциональную вспышку, которую она, сама того не желая, выпустила наружу и которая сейчас вела его к ней. У нее все внутри сжалось, запал сразу пропал.

Помрачнев, Мигель взглянул на небо. А, так он тоже это ощущает!

Часть ее по-прежнему хотела Мигеля, даже несмотря на опасность, хотела смешать их свет и воссоединить рассыпавшиеся фрагменты эмоциональной бури. Но разум больше ей не подчинялся. Сен-Жермен только подогревал ее ужас. Она подозревала, что стоит ей подойти ближе, как ее подсознание попытается искалечить или убить Мигеля — сделать все возможное, чтобы не раскрыться перед врагом. Инстинкт выживания оказался сильнее вожделения. На самую малость.

Нинон поднялась и одним прыжком перемахнула через перила беседки. Она легко приземлилась на камни дорожки и даже не ушиблась.

— Извини, — крикнула она, бегом возвращаясь в отель, — но нам угрожает опасность!

Мигель не последовал за ней, но в голове у нее четко отпечаталось:

«Тогда позже».

Все говорят, что мне грех жаловаться и что по сравнению с другими у меня все не так плохо. Как бы то ни было, если бы мне предложили подобную жизнь, я бы повесилась.

Актеры должны быть очень неординарными личностями. В повседневной жизни встречаешь довольно посредственных, непримечательных людей, и я не понимаю, зачем лицезреть их еще и на сцене.

Как бы там ни было, но становится ясно, что его знания вложили в тело его ростки крепкого здоровья, которые позволят, или уже позволили ему, жить дольше отведенного обычному человеку срока. И оно [знание] снабдило его способами уберечь свое тело от разрушительного влияния времени.