Олег Яковлев - Мартлет и Змей

Эльф явно не понимал, почему один из этих ничтожных варваров все еще не желает отдать ему свою душу. Это ведь так глупо и расточительно – делиться с Черным Богом из Печальной Гавани, нет, он заберет всех мертвых себе, он найдет им лучшее применение, например, в качестве лишенных воли гребцов на черных кораблях с пурпурными парусами. Тогда он сможет не просто плыть по течению реки Смерти, но и выбирать себе направление…

– Попробуй, как тебе угощение ар-ка! – закричал вайда, яростно размахнувшись кнутом.

Это был его час – ниспосланная богами возможность отомстить за жену и детей. Самоуверенный враг подошел уже достаточно близко. Раздался щелчок бича, и взвившийся кнут разрезал воздух над головой эльфа. Тот отреагировал молниеносно – острый меч взметнулся в ответ. Поймав на лезвие хлыст, клинок рассек плетеную кожу надвое, и все же даже такой нечеловеческой реакции оказалось недостаточно – отсеченная часть кнута успела, будто живая, обмотаться вокруг бархатного воротника.

Эльф захрипел и, выронив меч, схватился рукой за горло, пытаясь ослабить захват. При этом он без единой эмоции на лице, словно какой-нибудь не ощущающий боли и страха голем, шаг за шагом продолжал приближаться к цыганскому вожаку, подняв перед собой мертвую голову баньши: эльф справедливо полагал, что, разобравшись с цыганом, он легко порвет и душащие его объятия.

Но у вайды еще оставалось кое-что в запасе. Харман зашептал слова, и острые осколки магических оберегов стали срываться в полет, покидая хлыст. Один за другим металлические, стеклянные и каменные обломки древних магических амулетов взмывали вверх и, точно каленые наконечники стрел, вонзались в тело эльфа. С каждым новым ударом тот двигался все медленнее, маленькие осколки медальонов повисали на его одеждах, будто бы приклеившись, – так вгрызается в шкуру свора собак, которую спускают на медведя. Но и сам вайда при этом слабел. Лишаясь оберегов, он раскрывал себя перед исходящей от врага темной магией.

Выпустив в полет последние сверкающие осколки, Харман свалился на землю, глаза его закатились, а заледеневшую кожу мгновенно покрыл белый иней. Но и эльф не прошел дальше ни шага – он, словно с подрезанными сухожилиями, вдруг резко подломился и рухнул на мостовую.

Мертвую тишину улицы неожиданно нарушили негромкие человеческие стоны. Один за другим лежащие в разных позах ар-ка, кряхтя, кое-как вставали на колени и пытались подняться на ноги, все еще шатаясь от пережитого. Это было так тяжело – вновь обретать волю к жизни, убеждать себя, что в этом мире еще осталось хоть что-то, за что стоит держаться.

Карэм лежал дольше других. Он уже почти ушел за ту грань, где возвышается гротескная арка и берет начало уходящая в пустоту черная дорога. Но сначала образ-воспоминание Схары, жены, затем образы Мартина и Варэ, отправленных в дальние странствия сыновей, все-таки отпугнули, развеяли пришедший с той стороны гнетущий и отравленный мрак.

– Как же все-таки паршиво порой живется на этом свете, – устало прокряхтел старик, открывая глаза и наблюдая в вышине безрадостно-тусклое утреннее небо, – да только на той стороне дорога-то завсегда одна-одинешенька, а здесь, у нас, как ни крути, выбирай любую, запрягай да езжай, куда знаешь…

Если бы вайда был жив, он бы с ним согласился. И все же иногда приходится выбирать даже ту, единственную, и да смилуется над идущим по ней ветрокрылая Аллайан…

Томас осторожно высунулся из-за сваленных в кучу бочек, почти вслепую спустил крючок арбалета и сразу нырнул обратно. Над головой тут же просвистела вражеская стрела – он опять не успел разглядеть позицию стрелка. Треклятый эльф держал под прицелом всю улицу, засев где-то в одном из окон ближайших домов. Несколько менее удачливых теальцев уже лежали на мостовой без движения. Из их спин торчали чернооперенные стрелы.

Положение у Томаса было незавидным – после того как неведомо откуда взявшийся здесь эльф перестрелял, словно слепых котят, весь его отряд, Однорукий намертво застрял за своей бочкой без всякой надежды добежать до спасительных стен. Взводить механизм арбалета единственной рукой было крайне неудобно, но выбирать не приходилось – кряхтя и ругаясь, наемник в очередной раз принялся возиться с непослушным «воротом» для натягивания тетивы.

– Ведриг, ну куда же ты запропастился… – в очередной раз пробормотал Томас, оглядываясь по сторонам.

Карлика как ветром сдуло. А ведь его способность прятаться и исчезать сейчас оказалась бы весьма кстати. Но нет – кобольду, видите ли, понадобилось срочно проверить сохранность оставленных ими вещей (и самое главное – вожделенного сундука, который был ему обещан). Томас, на свою голову, позволил компаньону отлучиться и вскоре попал в переделку.

Теперь он сидел, прячась за бочками посреди улицы, и мучительно гадал, не вздумает ли эльф сменить позицию для стрельбы, обойдя его укрытие стороной, и не всадит ли ему, Томасу, меткую стрелу в затылок. И, что самое обидное, он ничего не мог сделать, кроме как изредка постреливать из арбалета неизвестно куда.

Пребывая в подобных раздумьях, Однорукий вдруг заметил, как кто-то бежит по улице в его сторону. Незнакомец приближался и вот-вот должен был оказаться на прицеле у засевшего в доме напротив стрелка. Он как будто не видел, что совсем рядом, словно очевидное предостережение, лежат четыре мертвых человеческих тела.

– Стой! – махнул рукой Томас. – Сюда нельзя, болван! Пошел прочь!

Только тут наемник заметил, что это женщина. И тут же узнал в ней свою знакомую, что было сделать не так уж просто, – без посоха и высокой остроконечной шляпы она ему прежде как-то не представлялась. Это была та самая молодая ведьма, ученица дайканского алхимика, что накануне помогала ему грузить смертоносное алхимическое зелье в телегу. Тогда она показалась Томасу весьма привлекательной, и он даже хотел завести с ней разговор, но так и не смог решиться, с чего начать. Как же ее звали?

– Полли! – в испуге закричал он. – Полли, стой! Нет!!!

Она вздрогнула и остановилась, должно быть, узнав его голос. Женщина встала именно там, где бансротов эльф легко мог поразить ее стрелой. Уже поздно было что-то кричать и пытаться объяснить. Томас спиной чувствовал, как тонкие и сильные пальцы крепко обхватывают чернильное оперение, уверенно натягивают тетиву… Стрелок делает поправку на ветер, берет упреждение и…

И тогда Томас решился – он бросился к ней навстречу, стремясь закрыть собой и уже не думая о собственной жизни. Как такое могло произойти с ним? Наверное, у бардов нашлось бы подходящее слово для того, чтобы красиво и поэтично выразить подобное чувство, а Томасу Однорукому хватило стрелы в плечо.