Анастасия Вернер - Кровавый закон

Пустыни больше не было. Песчаной Завесы тоже. Они вдвоем стояли напротив черной пустоши. Тут не росла трава, потому что это место было проклято. Чернота простиралась на многие и многие километры, уходила куда-то вглубь и на границе с цветущей зеленью смотрелась так, словно кто-то специально выжег именно это место.

Все произошло настолько неожиданно, что ни Олиф, ни Лекс, не успели еще осознать, что всех, кого они когда-то знали, больше нет. Они, наверное, единственные не двигались с места, так и стояли напротив мертвой пустоши.

А потом на девушку сверху навалилось что-то очень тяжелое, заставив упасть на колени, человеческой рукой пригвоздило голову к земле и скрутило руки за спиной. Их чем-то связали, кажется, веревкой.

— Вы арестованы, — возвестил стражник.

— Изгнанники!!! — вопила позади них какая-то тетка.

Глава 26

Олиф сидела, облокотившись головой о холодную стену. В этих камерах было не так темно, как в тех, что были в пустыне. Здесь было несколько окошечек, огороженных решеткой, но девушке впервые в жизни захотелось увидеть вместо прозрачных лучей, проникающих внутрь, свечение светожелов. Как же она ненавидела этих людей. Эту жизнь. Ненавидела тех, кто спас ее. Лучше бы она умерла.

Дверь на входе хлопнула. Эта деревянная конструкция не скрипела, и выглядела очень даже новенькой. По шагам и перешептываниям, Олиф поняла, что вернулся Лекс. Его посадили в отдельную камеру, а потом за ним вдруг пришли стражники и куда-то увели. Теперь вот вернулись.

Вопреки ожиданиям девушки, остановились новоприбывшие напротив ее камеры. Спутник Лекса открыл решетчатую дверь, и впустил мужчину внутрь.

— Это Майлз, — зачем-то представил он стражника девушке. — Майлз, это Олиф.

— Наслышан, — ухмыльнулся в ответ парень. Все, что ей запомнилось в этом человеке — это его кудрявые рыжие волосы, которые шевелились при каждом движении. А еще задорная улыбка. Завидев эти растянувшиеся губы, Олиф брезгливо отвернулась.

Смеется. Улыбается. Ему весело? Конечно, он же не потерял тех, с кем провел смертельную, но лучшую часть жизни. Он не был виноват в смерти двоих друзей. Он никогда не узнает, что значит стоять за какой-то тоненькой стеночкой и слышать, как человек рассыпается на части, чтобы пропасть навсегда.

Входная дверь снова хлопнула. Ушел. Ну и слава Берегиням.

Олиф почувствовала, как рядом с ней сел Лекс.

— Почему ты здесь? — без особо интереса спросила она.

— Чуть-чуть влияния и деньги иногда делают удивительные вещи.

— Вы подкупили стражников? — тупо переспросила девушка.

— Внесли добровольную купу.

Олиф перевела взгляд на свое платье, которое полностью было засыпано песчаной пылью. Под девушкой уже скопилась небольшая горочка, но все смести не получилось.

— Что с нами будет? — спросила она, поджав губы.

— Нам вынесут приговор на Народном собрании.

— Мы же жизнь спасли этим людям, — непонимающе прошептала Олиф.

Берегини, да как после всего, что они пережили и сделали, можно считать их преступниками?!

— Для них это не имеет значения.

— Это ведь не честно. Мы потеряли всех. Всех. Никого не осталось, ни единой ниточки, даже воспоминания… и они с нами, вот так?! — Олиф вдруг сообразила, что соврала. Одно воспоминание у нее все-таки осталось, и оно бережно хранилось у нее за пазухой.

Лекс промолчал. Ему не нужно было объяснять, что для людей Изгнанники навсегда останутся Изгнанниками, она и так это знала.

— Зачем вы вытащили меня сюда? На собрании нас забьют камнями. Лучше было умереть там, рядом с верными друзьями. — Последние слова она выделила особенно, намекая, что не верит в то, что Лекс с Ринслером так и остались врагами. — Зачем вы вытащили меня сюда? — повторила свой вопрос.

— Мы узнали, что они не могут выйти за пределы Завесы в тот день, когда умер Кнут. И тогда Ринслер взял с меня обещание.

— Какое?

Судя по тому, какую паузу выдержал Лекс, ему очень не хотелось говорить.

— Он хотел, чтобы я вытащил тебя.

— Он так и сказал? — опешила Олиф. Удивленно посмотрела на мужчину и поняла, что тот не врет.

— Да.

— Но зачем?!

— Не знаю, — соврал Лекс.

— Врешь. Ты ведь знаешь, — сказала Олиф тихо. Она не требовала правды — это его право рассказывать или нет.

— Знаю, — не стал отнекиваться мужчина. — Ты дрожишь, — заметил он. — Боишься продолжения узнать?

— Нет, мне просто холодно, — поежилась девушка.

Лекс вздохнул, подвинулся ближе и обнял ее одной рукой. Его пальцы коснулись ее кожи, сначала случайно, затем он вдруг специально дотронулся костяшками пальцев до ее щеки. После этого приложил пальцы к ее носу. Кожа была теплая.

— Ты не замерзла, — усмехнулся он.

— Нет, — покачала головой Олиф и уткнулась носом в плечо мужчине.

— Однажды к Песчаникам попала одна девушка, — начал говорить Лекс, словно невзначай обхватывая рукой талию девчонки. — Ее звали Эва. Безбашенная была девка, но чем-то она Ринслера зацепила. Ну, в общем, что-то между ними было. Наверное. Но он мне кое-что сказал тогда, и, мне кажется, как раз из-за этой фразы он и хотел, чтобы мы спаслись.

— Что за фраза?

— Хоть один из нас должен быть счастлив.

Олиф удивленно оторвалась от плеча Лекса.

— Ты не смеешься надо мной?

— Что ты, видишь, как мне весело. Сижу тут шутки придумываю. Что за вопросы?

Девушка ошарашено уставилась в темный пол. Неужели Ринслер решил, что Лекс будет счастлив рядом с ней? Чтобы как-то скрыть не пойми откуда взявшуюся неловкость, Олиф спросила:

— Что стало с девушкой?

— Она умерла.

— Иногда мне кажется, что ему было тяжелее всех, — тихо прошептала Олиф.

Лекс как-то невесело усмехнулся. Его друг никогда не жаловался ни на жизнь, ни на судьбу, но после смерти той девчонки стал так напиваться, что иногда даже не помнил собственного имени. Лексу не казалось, он знал, что Ринслеру было тяжелее всех.

— А теперь его нет. Никого из них нет, — голос девушки дрогнул.

Наверное, все слезы она выплакала там, в лесу, и теперь сидела и просто не знала, что делать с щемящей пустотой внутри.

— Мы еще встретимся. Когда-нибудь обязательно встретимся. Он мне еще две бутылки виски должен.

От этой его интонации стало еще хуже. Лекс пытался отшутиться, чтобы скрыть боль. Но Берегини, почему перед ней он вечно вот так вот закрывается? Неужели они не достаточно пережили вместе?

— Мне очень жаль, — с искренней жалостью в голосе сказала Олиф. — Шину. Я ее не знала, но она, наверное, была очень хорошей.