Виктор Кувшинов - Мир, которого нет

— Уходи, — тихо, чуть не плача, прошептал Саша.

В воздухе зависла напряженная тишина. Шура не ожидала такого ответа и лихорадочно соображала, чем он вызван.

— Нет, я не уйду, пока ты не объяснишь мне все! — она решительно подошла к Саше, ласковым прикосновением повернула его лицо к себе так, чтобы видеть глаза, и спросила прямо. — Ты узнал про моего отца?

— Ты думаешь, он будет в восхищении прыгать и хлопать в ладоши от известия, что его зятем станет бездомный воспитанник приюта? — в Сашиных глазах промелькнула искра боли. — Я не хочу ломать тебе жизнь!

— И ты решил, пока не поздно, расстаться со мной? — она продолжала держать его за шею одной рукой и стала гладить другой по его упрямым вихрам. — Ты правильно подумал. Спасибо тебе — ты пожертвовал своими чувствами ради меня. Я все понимаю, — она видела, как грусть заволакивает его глаза, и добавила тихо. — Но уже поздно.

— Почему? Мы ведь всего два раза виделись и были вполне счастливы друг без друга.

— Может ты и был. Ты ведь более свободный человек, чем я, — усмехнулась Шура.

— Как так? — не понимая, воскликнул Саша.

— А вот так. Мне пару недель назад было поставлено условие — в срочном порядке найти «достойного» жениха из великодушно утвержденного папенькой списка… Если бы ты знал, насколько противно чувствовать себя на балах, когда все только и смотрят на тебя, как на товар в лавке! А эти кандидаты на мою руку — меня уже тошнит от их лживости и пустой манерности!

— Тогда я тем более попался тебе некстати, — еще больше расстроился юноша и присел на край стола, боясь прикоснуться к девушке руками и, вместо этого, вцепившись пальцами в край столешни.

— Нет, ты был послан мне свыше, чтобы я по глупости не вышла замуж абы за кого, поддавшись на уговоры родителей. Понимаешь, как бы ни сложилась дальше моя жизнь, я теперь знаю, что такое настоящие чувства. А ведь могла бы и прожить всю жизнь так, не познав настоящей любви.

— Так может, нам лучше расстаться, чтобы эта любовь осталась в твоей памяти, но не ломать тебе всю жизнь? — все еще пытался возражать Саша, чувствуя, что теряет последние причины для сопротивления обуревавшему его чувству.

— Я же тебе сказала, что чуть не сломала себе жизнь, выйдя замуж за первого попавшегося ловеласа. Так что не ломай ее мне снова. Или ты и вправду меня не любишь? — Шурочка хитро и маняще взглянула в глаза Саше, с готовностью положив ему руки на плечи.

— Люблю! Ты не представляешь, как люблю! — полупростонал-полупрошептал Саша, окончательно сдаваясь, и уже без тормозов схватил в объятия девушку, буквально вонзившись в ее губы.

— Представляю! Я ведь сама тебя так люблю! — счастливо рассмеялась Шурочка, немного отстранившись после долгого поцелуя. — Только пощади мои губы — что окружающие, да и родители потом скажут?

Юноша опять стал серьезным:

— Шурочка, ты должна отдавать себе отчет. Подожди, дай, я тебе скажу, — попросил Саша, увидев, что девушка уже набрала в грудь воздуха, чтобы опять ему возразить.

— Это только наши чувства, но впереди долгая и, может быть, тяжелая жизнь. Я приложу все свои силы, чтобы сделать тебя счастливой, но у меня почти нет денег и я не уверен, что смогу зарабатывать много игрой на скрипке. А ты привыкла жить в окружении роскоши… Ты никогда не получишь родительского благословления на брак со мной, а значит, нам нужно будет рассчитывать только на собственные силы.

— А теперь послушай меня! Я честно выслушала все твои доводы, — у Шуры отлегло от сердца. Все Сашины аргументы были проникнуты только заботой о ней. Себя он вообще не брал в расчет. — Ты забыл о моих чувствах. Теперь, чтобы быть счастливой, я должна видеть отражение своих чувств в твоих глазах. Поэтому, будь добр — не забывай и о себе! Ты прав в том, что согласия родителей на брак нам не получить, но не прав, считая меня погрязшей в роскоши белоручкой. Я привыкла трудиться и надеюсь, что смогу неплохо зарабатывать на своих картинах. В крайнем случае, я могу работать учителем, давать уроки рисования — ведь образование у меня весьма неплохое. А о том, пребывать ли в роскоши с ненавистным мне человеком или жить полноценной жизнью с тобой, позволь мне решать самой!

— И все-таки, давай не спешить. Вдруг я тебе еще надоем? — Саша все еще умоляюще смотрел на Шуру, продолжая держать ее за талию.

— Хорошо! Но слишком на это не рассчитывай! И учти — у меня максимум два месяца.

Затем я все равно должна выйти замуж, — Шурочка хитро улыбнулась. — Я надеюсь… за тебя. А сейчас кончай этот маскарад с болезнями — я хочу тебя видеть каждый день в гимназии.

Месяц пролетел незаметно. Сколько Саша с Шурочкой ни старались держать дистанцию, они все больше сближались, обсуждая свои успехи и проблемы в искусстве, рассказывая о своем прошлом, ища и находя все больше общего друг в друге. Они уже не сомневались, что это судьба свела их вместе и идти против нее бессмысленно. Саша только все время заботился о том, чтобы не скомпрометировать Шурочку раньше времени и поэтому тщательно скрывал их отношения от окружающих.

Она же только смеялась, называя его то шпионом, то сыщиком.

Шуре периодически приходилось выезжать на балы, где устраивались очередные закулисные смотрины. Выдерживать этот спектакль ей помогало веселое обсуждение с Сашей всех идиотских бальных событий и сплетней. Единственно, ее огорчало, что она не могла потанцевать на балу с ним, и они даже пробовали делать несколько па без музыки на свободном пятачке в художественной студии.

Но всему приходит конец и в один далеко не прекрасный день Шурин отец, не выдержав «кривляний» дочери, заявил на семейном ужине:

— Или ты называешь имя своего жениха, или я выдаю тебя замуж за того, кто понравится мне!

Дочь пообещала назвать имя в течение двух дней, а сама, еле соображая, что происходит, отправилась к себе в комнату. Она не стала ни с кем больше общаться и просидела до глубокого вечера, будучи не в состоянии уснуть. Она вспоминала всю свою жизнь, подружек, любимую маму и пыталась прочувствовать, насколько все это дорого ей, насколько она нужна своим близким. Мама несколько раз просила пустить ее в комнату и спрашивала, как Шурино самочувствие. На что, не открывая, дочка просила прощения и выказывала желание побыть одной.

Она горячо молилась, наверно, как никогда в жизни, прося поддержки у Бога. И наконец, пришла к трудному решению, которое успокоило ее. А найдя внутреннее согласие, уснула. Назавтра ей нужно было выглядеть очень хорошо.

Утром она не пошла на занятия, сказав нянечке, что первые уроки отменены из-за болезни преподавателя, а сама неторопливо занялась своим гардеробом, выбрав не самое пышное, но наиболее изящное платье из шелка, купленное в Европе. Затем она достала тончайшее кружевное нижнее белье, которое они с маменькой наглядели в Париже и которое она до сих пор берегла, сама не зная зачем, внутренне стесняясь несколько «откровенного» вида в нем.