Никос Зервас - Дети против волшебников

Сказала — и переломила колдовской жезл об коленку.

Иван Царевич честно пытался отогнуть в сторону металлический прут. Ася сидела рядом и, зябко ёжась на ветру, прислушивалась к нехорошим звукам, доносившимся из подземного хода. Гора гудела изнутри, и гул подступал ближе.

— Наверное, огонь догоняет нас, — прошептала Касси.

— Ложись! — вдруг крикнул Ванька. Из черноты коридора с раздражённым шипением вылетела граната — и, вертясь, с неприятным звоном заплясала по камням. Ася послушно упала ничком, больно ткнулась носом в камни. А Ванька успел заметить, что граната необычная:' узкая прозрачная колба, внутри которой бешено извивалась змейка сизого дыма.

Колба разорвалась с сухим треском. Никаких осколков не было, только слабое облачко тумана неспешно поднялось к потолку.

— К решётке! — взвился Царицын, толкая Рыкову подальше от облачка. — Пролезайте сквозь прутья! Отвернитесь к морю, дышите воздухом с моря!

Трое детей выскочили на мокрый карниз — и, видимо, успели как раз вовремя. Кажется, никакого эффекта от взрыва не последовало; минут через пять Царицын с бледным лицом полез обратно — поглядеть, как там раненые на тележке.

Ставрик сидел, опустив голову на грудь. Он был жив, но как-то особенно мрачен. Окаменевшее тело Надиньки, как и прежде, темнело на лежанке. Царицын склонился над Петрушей — Громыч в беспамятстве мотал головой и даже пытался шевелить пересохшими губами.

— Ын-н… уннынн… — с трудом расслышал Иванушка.

— Что он сказал? — переспросила Касси. Ваня пожал плечами.

— Вы слышите? — простонала Кассандра, оглядываясь в сторону подземного коридора. — Этот шум… мне кажется, я слышу крики… И ногами топают, да?

— Это колдуны бегут, — кивнул Царицын. — Сейчас они нас поймают.

Грохот и визг бешеной погони стремительно приближался. Ваня сел на каменные плиты, охватил руками колени:

— Ну вот и всё.

— Надо молиться! — всхлипнула Ася. — Бог всегда помогал и снова поможет…

— Да, верно говоришь… надо бы помолиться… — Царицын блёкло усмехнулся. — Только знаешь… сил у меня не осталось. И смысл-то какой? Всё равно выхода нет. От нашей молитвы решётка не развалится.

— Развалится! — Ася подошла и решительно дёрнула его за плечо, потянула кверху. — Вставай, ты же кадет!

— Я уже пленный кадет, Ася! — без улыбки ответил мальчик. — И никаких молитв больше не будет, уж ты прости. Пусть они нас убьют, наплевать. Поскорее бы только… надоело всё.

— Ты прав, Иванечка, — в тон Царицыну отозвалась сочувственно Касси. — Они уже пришли.

Из коридора вырвалась толпа — впереди опалённый Колфер Фост, сразу за ним — яростная макака Карлотта в рваном кимоно с голубовато полыхающем лезвием в руках; следом бородачи с волшебными зонтиками… Ваня равнодушно глядел в лицо налетающей смерти — увидел хромающего, взбешённого маэстро Кальяни с забинтованной головой… Последним, будто раненого Бонапарта, вынесли на руках какого-то длинного человека, накрытого зелёной бархатной скатертью под самый подбородок… Царицын узнал Гендальфуса Тампльдора.

— Стойте! Не стреляйте в них! — прохрипел верховный колдун, поднимая костлявую длань, грозным взглядом удерживая толпу в нескольких шагах от детей. — Мы должны убить их не здесь, а на жертвенном столе!

— Мой драгоценный проректор, мы их настигли, — захрипел Кальяни, подскакивая к носилкам. — Мы сможем задобрить Принципала. Шестеро христианских детей — это роскошная жертва. Ваша рана, безусловно, будет исцелена!

Ваня устало разглядывал арбалет в руках Войцеха Шпеки.

— Что делать, Ваня, как же теперь? — Ася никак не хотела отпустить его плечо. — Надо понять, почему колдуны побеждают… надо скорее вспомнить, в чём наша вина!

— Да надоело копаться в себе! — со вздохом Царицын опустил ресницы. — Вечно я во всём виноват… Да и бессмысленно каяться, Ася. Вот решётка, а вот злые дяди. Они безо всякого покаяния размажут нас об стенку — вот и всё.

— Поднесите меня ближе… — незнакомым низким голосом проговорил верховный жрец Гендальфус Бенциан Тампльдор. Рычащая толпа расступилась. Раненого ведуна вынесли вперёд.

— Поднимите мне голову, — приказал раненый чародей. Несколько рук, белых и красных, измазанных кровью и копотью, протянулись и бережно подперли бугристый череп, обтянутый желтоватой кожей, украшенный бледными очками и грязно-серой жидкой бородой. Свесившись с носилок, великий ведун обернул и уставил на детей длинное холодное лицо.

— Помогите моему Гарри подняться, — молвил Бенциан. — Объявите всем, что маленький Гарри снова победил герцога Моргиаволу, воплотившегося в русского юношу, опасного чёрного шамана.

— Вообще-то это я победил вашего Гарри, — безучастно и потому дерзко заметил Царицын.

— Ты не можешь победить, — рокочущий, властный голос верховного жреца перекрыл хриплое карканье Царицына. — Потому что твоя вера не делает тебя сильнее. Наоборот, она ограничивает выбор оружия. Твоя вера — кандалы и костыли. А магия Гарри — это крылья за спиной.

— У дракона тоже крылья за спиной, — вполголоса сказала Ася. — Только это не делает его красивее.

— Зато ты очень красива, — тягучая улыбка растянулась по лицу Бенциана. — Ты понравишься нашему Принципалу, девица Азия Рыкова. Особенно прекрасной ты станешь, когда мы срежем с твоего тела всю кожу и в таком виде положим тебя на жертвенник Принципала.

— Послушайте Вы, проректор хренов! — Иван поднял голову. — Зачем Вам всё это? Придумали ахинею — детей убивать, головы им отрезать гильотиной, теперь вот про кожу несёте какую-то дрянь несусветную! Вы же взрослый человек! Ну хотите, убейте лучше меня… Что Вы к Аське-то бедной привязались?! Она же сирота!

— Тебя мы тоже убьём, — проговорил Гендальфус Бенциан. — Вы все обречены. Потому что ваш Бог не даёт вам выхода. Вы топчетесь на пороге свободы, но для вас эта решётка — непреодолима. Между тем, для любого волшебника, верно служащего Принципалу, этой решётки не существует. Достаточно произнести одно-единственное заклинание, черный корродирующий импульс, — и прутья рассыпятся в пыль.

Сомкнутые веки профессора задрожали от удовольствия:

— Ваша Церковь запрещает вам колдовать. Потому что любое колдовство исходит от нашего Принципала. Вы отказались от магии ради послушания вашему распятому Богу. Теперь смотрите, куда привёл ваш Бог. Это тупик, и нет вам исхода.

— Ынн… Унынн… — простонал кто-то из раненых детей. Асенька, позабыв про страшного Гендальфуса, склонилась над бедным Петрушей. Он был весь горячий, лицо блестело от жара. Асенька хотела прижать к его губам Ванькину флягу с остатками холодного чая. И внезапно отчётливо расслышала то, что уже давно бормотали эти губы: