Наталия Осояну - Звёздный огонь

— Что с нами теперь будет? — прошептала она, не надеясь на ответ.

Ризель промолчала.

— Давай всё забудем, — сказал Кузнечик, когда молчание сделалось невыносимым. — Я хочу начать жизнь заново, отец.

Он стоял перед Капитаном-Императором, с трудом сдерживая предательскую дрожь в коленях, и повторял про себя, словно заклинание: «Не бойся, не бойся, не бойся…» Эта встреча снилась ему больше двух лет, и всякий раз объятие отца превращалось в жесткую хватку трона полужизни — так Рейго Лар называл кресло, к которому он и Кармор Корвисс привязывали маленького принца Амари перед тем, как приступить к очередному этапу «лечения». «Мы вылечим вас, Ваше Высочество, — твердил Рейго, плотоядно улыбаясь. — Мы разбудим ваш дар!»

И начинались истязания, после которых у него болели и душа, и тело…

— Ты изменился, — негромко проговорил Аматейн. — Повзрослел.

— Мне пришлось… — начал Амари и голос подвел его — сорвался на невнятный хрип, который перешел в кашель. Серебряная маска Капитана-Императора не выражала никаких эмоций, но он покачнулся, словно желая шагнуть вперед и обнять сына — желание это, впрочем, так и осталось потаенным.

— Твой голос… — сказал он, когда приступ Амари закончился. — Нет-нет, молчи. Я слышал историю о том, как юнга спас жизнь капитана Крейна, а потом его самого пришлось спасать. Так и было?

— Это вышло… случайно, — ответил Амари. Маленькая ложь, одна из многих. На самом деле он спасал Кристобаля Крейна дважды, просто во второй раз всё прошло так тихо и незаметно, что никто ничего не понял, кроме самого феникса. Кузнечик хорошо помнил, как спрятался на палубе, чтобы посмотреть на сирен: не ослушайся он приказа, капитан был бы мертв, потому что хитроумная петля на спусковом механизме стреломета прогорела раньше времени. Стреломет был нацелен верно, и выстрел должен был достичь цели. «Спасибо тебе», — только и сказал Крейн. Никто не понял, за что капитан поблагодарил юнгу, а сам юнга лишь в этот миг осознал, что для феникса его истинное имя никогда не было секретом.

Маленькая ложь, одна из многих…

…— Капитан, прошу вас, не заставляйте меня это делать! — взмолился Кузнечик, падая на колени перед Фейрой. — Умоляю! Меня убьют во дворце… или ещё хуже… прошу, капитан!

Феникс мрачно глядел на своего юнгу и молчал.

— Хуже — это он может, — произнес Змееныш на удивление четко, ни разу не сбившись на шипение. — Тебе очень повезло, что Кармору не удалось закончить начатое. Был бы сейчас-с как я…

Они находились в большой каюте; Змееныш сидел на полу у самой двери, скрестив ноги, и пристально наблюдал за тем, чтобы Фейра не нарушал расстояние в пять шагов. То, что связывало этих двоих, по-прежнему оставалось тайной для Кузнечика-Амари, но сейчас он не думал о чужих тайнах — свои были куда важнее.

Похоже, он зря считал, будто о них никому не известно.

— К-кармор? — переспросил Кузнечик, запнувшись. — Откуда ты о нем знаешь?!

Змееныш вздохнул.

— Мой дар пробудил именно этот мерс-с-ский тип. О-о, он спос-собен творить чудес-са! Правда, от них брос-сает в дрожь даже такого бывалого магус-са, как Крис-стобаль Фейра… да, Кристобаль?

— Так ты магус? — изумился юнга, на мгновение позабыв обо всем. Он и впрямь вспомнил, как Рейго рассказывал об удачном опыте Кармора, состоявшемся за несколько лет до того, как его услуги понадобились Капитану-Императору. «Удалось пробудить дар в полукровке, — говорил щупач с такой гордостью, словно это была его заслуга. — Точнее, в нем была лишь четвертая часть небесной крови, но этого хватило!»

Выходит, Змееныш и есть тот самый «счастливчик»? Но как же он попал к Звездочету?..

— Из какого ты клана?

— Я видел тебя во с-с-сне, — задумчиво сообщил Змееныш после паузы. Зрачки его желтых глаз сузились до еле заметных вертикальных черточек. — Хочешь, предскажу будущее? Бес-с-сплатно.

— Издеваешься… — удрученно пробормотал Кузнечик и повернулся к капитану. — Вы просите, чтобы я вернулся в Яшмовый дворец, а ведь это равносильно смертному приговору для моей сестры! Если отец узнает, что я жив, что именно Ризель устроила побег… да вы хоть представляете, что он с ней сделает?

— Ничего не сделает, — сказал Фейра, — потому что ты её защитишь.

Амари обомлел, а Змееныш расхохотался.

Горящие глаза феникса пронзали душу насквозь…

— Ты сказал, она отправила тебя в Фиренцу, к деду, — продолжил он. — Но по дороге сопровождавший тебя слуга заболел, побоялся обратиться к целителю… и умер. Ты очутился в одиночестве, почти без денег и без возможности обратиться за помощью к кому-нибудь, кто не побежал бы тотчас же докладывать Аматейну, что его сын вовсе не погиб. Но Ризель спасла своего брата не для того, чтобы он стал портовым воришкой или удовлетворился судьбой простого матроса на пиратском корабле!!

Юнга опустил голову, краснея.

— Что она сказала тебе перед расставанием?

— Не помню, — прошептал парнишка. — Но… хорошо, капитан, вы меня уговорили.

Фейра удивленно поднял брови — он словно не ожидал, что Амари так быстро отступит. Рука феникса потянулась вперед, желая дружески похлопать мальчика по плечу, но тут же опустилась — не то он вдруг устыдился своих черных когтей, не то вспомнил, что перед ним уже не юнга, а принц, наследник престола.

— Вот и хорошо… — проговорил он, вздохнув. — Теперь осталось тебя подготовить.

— С-считаешь, нужно рас-с-сказать? — подал голос Змееныш. — Да. С-согласен! Пусть он лучше узнает сейчас-с, иначе всё пойдет прахом…

Амари вздрогнул, ощутив внезапную тревогу. Какая-то тайна по-прежнему оставалась нераскрытой, и она его пугала. Почему Змееныш знает о Карморе? Как мог он попасть из Вороньего гнезда на пиратский корабль? И почему, в конце концов, он оказался здесь?

— Узнаю о чем? — спросил молодой магус, внутренне холодея.

— О том, — проговорил Змееныш, — как называется на языке детей земли неизлечимая болезнь твоего отца — им она хорош-ш-шо знакома. Это то, с-с чем с-сталкивается на с-своем пути каждый человек…

— Это вышло случайно, — повторил Амари. — Но я навсегда потерял голос и вместо дара Соловья проснулся дар Цапли. Ты добился желаемого, пусть даже и не тем способом, каким хотел… Я здесь.

— Я этому рад, — сказал Капитан-Император и, чуть помедлив, поднял руки к лицу — к бесстрастной и красивой серебряной маске, заменявшей его. Он впервые сделал это в присутствии своего сына. Сердце Амари заколотилось — казалось, оно вот-вот вырвется из груди, — и он едва не лишился чувств, хотя и знал наперед, что увидит.