Башня. Новый Ковчег 6 - Евгения Букреева
Хотел этого и сам Павел.
Вечерами он ходил, пробираясь по всё ещё стоявшей вокруг непролазной грязи, на стройку, смотрел на дом. Он знал, что вот этот, рядом с посаженной кем-то яблонькой, ещё хилой, но уже пережившей свою первую зиму, этот дом — его. Их с Анной. А слева, уже почти готовый (оставалась только внутренняя отделка) — Саши Полякова и Веры. Дом для ребят готовились сдавать первым.
Павел смотрел на чернеющий в вечерних сумерках деревянный каркас, думал о своём, слушал смех и командные окрики Веры, раздающиеся из соседнего дома. Этим двоим так не терпелось поскорее справить новоселье, что после работы они оба бежали на помощь строителям. Да и Вере предстояло через пару месяцев рожать, и рожать она намеревалась на земле, в собственном, как она объявила Павлу, доме. Эта девочка была на редкость упряма: дедов характер — не свернешь. Да и её юный муж тоже умел отстаивать своё мнение. Тогда уже умел.
…Сашу Полякова Павел позвал с собой на землю сам. Быстро смекнул, что ему нужна правая рука, кто-то, способный быстро и оперативно решать административные вопросы, но при этом обладающий разумной осторожностью и трезвой головой. Павел даже особо не раздумывал над кандидатурой: этот мальчик, разом повзрослевший, да и не мальчик уже никакой — мужчина! — идеально ему подходил.
— Я, Саша, тебя не тороплю. Подумай хорошенько над моим предложением, всё взвесь. С родителями посоветуйся. Двух недель тебе на раздумья хватит?
Он и предположить тогда не мог, что Саша Поляков вернётся к нему с ответом спустя три дня. И с каким ответом!
— Да ты хоть понимаешь, что ты от меня требуешь? — грохотал Павел. — Ультиматумы он тут мне выдвигать вздумал! Мальчишка! Ты хоть представляешь, куда ты её тащишь? В болото, в грязь! Ты был на земле, видел, что там творится. Вы жить вообще где собираетесь? В вагончике? В шалаше под ёлкой? Романтики, мать вашу, захотелось? Сосунки!
— Я понимаю, Павел Григорьевич. Я всё понимаю. Но без Веры я никуда не поеду.
Синие глаза смотрели прямо и твердо, и тогда-то, наверно, Павел впервые подумал, что этот мальчик похож на отца. На настоящего своего отца. На Бориса…
Сзади раздалось тихое перешёптывание. Потом смех. И опять быстрый девчоночий говорок — Варькин. Вот тоже подарочек — не девка, а чёрт в юбке, гремучая смесь. Ничего, мать о её художествах узнает — всю стружку снимет, мало не покажется.
— …а я тебе говорила, что там в кустах Дудикова, а ты — тень, тень. Дурак.
— Сама дура…
— Рты закрыли, оба, — не оборачиваясь, цыкнул на них Павел. — Степень вашей дурости будем выяснять дома.
Дети тут же примолкли. Только Варька уязвленно сопела — Борис тоже в детстве всегда болезненно воспринимал любые сомнения в своём уме и гениальности, и эта вертихвостка такая же. Чуть что, сразу на дыбы. И фонтан красноречия — не заткнёшь, только Марусе и удавалось с ней справится. И ведь во всём, от словечек до ужимок, вылитый Борька, как будто… Павел нахмурился и ещё прибавил шаг…
Конечно, про Дудикову дети догадались верно, где-где, а тут у них мозги соображали, как надо — именно она и донесла о несостоявшемся побеге на Енисей.
Когда Павел, всё ещё раздражённый и злой после разговора с Величко, пришёл домой, Дудикова разговаривала у калитки с Анной. Он издали узнал цветастый халат соседки, услышал резкий визгливый голос и инстинктивно притормозил. Встречаться со Светланой Семеновной Дудиковой, или просто Семеновной, как её звали все вокруг, ему не хотелось. Резкий с мужиками, в присутствии этой склочной и не сильно опрятной толстухи Павел заметно терялся, не знал, как себя вести, и зачастую — чего греха таить — все житейско-бытовые вопросы, которые так или иначе возникали между соседями, он сбрасывал на Анну.
Но тут Дудикова заметила его первым, расплылась в притворно-слащавой улыбке, всплеснула пухлыми, перепачканными в земле руками.
— Павел Григорьевич, здравствуйте! Вот как удачно я вас застала. И вас, и Анну Константиновну…
И Павел, как ни старался, не смог сдержать вздоха…
Конечно, соседей не выбирают, а тут ещё и получилось всё спонтанно. Ведь эти первые дома, выстроенные неровной цепочкой, заселялись не по принципу значимости и занимаемого положения. В них въезжали те, кто делил с Павлом тяготы первых непростых месяцев. Те, кто прошёл с ним огонь, и воду, и медные трубы. На кого он и сейчас, не раздумывая, мог опереться. И Дудиков был одним из них.
Виктор Дудиков. Витёк. Весёлый разбитной мужик, Павел запомнил его ещё с работы на станции, острый на язык — от его похабных шуточек, бывало, даже мужики краснели, — но в работе равных ему не было. Есть такие люди, за что не возьмутся, всё в руках спорится, горит. Таким и был Витька Дудиков. А вот жена его…
Павел помнил, как она приехала сюда из Башни. Он тогда вернулся домой рано и с удивлением увидел, что участок перед домом соседа завален вещами. Стулья, кресла, два громоздких, похожих друг на друга как две капли воды уродливых дивана, деревянный буфет с полустёртым резным орнаментом, несколько пластиковых безликих шкафов разного размера и фасона, мутное зеркало в золочёной раме и коробки, коробки, коробки… бесконечное множество коробок, от вида которых у Павла зарябило в глазах. И между всем этим скарбом сновала туда-сюда толстая женщина, визгливо покрикивая на мужиков, перетаскивающих вещи в дом.
— Что это? — растерянно спросил Павел.
— Это Витина жена, — в тон ему ответила Анна. — Света. Кажется…
Работала Дудикова в секторе Звягинцева, но Павлу иногда казалось, что там она только числилась, потому что куда чаще Светлану Дудикову можно было увидеть на собственном огороде. Там она вечно что-то рыхлила, пропалывала, сажала, собирала, а если вдруг её на огороде не оказывалось, то, значит (Павел дал бы руку на отсечение), она в этот момент была на рынке, том самом, который образовался как-то сам собой и служил местом вольной торговли и неиссякаемых
