Оксана Панкеева - Дороги и сны

Свидание было назначено на полночь, но Шеллар предпочел прийти раньше, чтобы выбрать место, затаиться и спокойно дождаться ничего не подозревающую жертву. Заодно и отдохнуть немного – последствия воскурений до сих пор давали о себе знать.

Жертва, дери ее лишайный гоблин, бесстыже опоздала на целых четыре минуты – видано ли подобное свинство по отношению к даме! – и за эти четыре минуты бедный советник успел перебрать в уме девять с половиной вариантов один другого ужаснее. Он успел даже заподозрить, что лично ему противопоказано коварно травить ничего не подозревающих собеседников – оба раза подобные противоправные и аморальные деяния закончились для него, мягко говоря, недомоганием, – и задуматься над логическим продолжением вопроса: а не распространяется ли сия неприятная закономерность и на другие способы подлого и бесчестного убиения?

Появление адъютанта Тоти вмиг положило конец всяческим мыслительным глупостям.

Опоздавший на четыре минуты ловелас плелся прогулочным шагом, даже не давая себе труда скрывать свое перемещение или хоть немного поторопиться. Чистенький и даже выглаженный мундир, с элегантной небрежностью расстегнутый на две пуговицы, начищенные до блеска сапоги, цветочек в петлице и шибающий за сотню локтей запах одеколона – словом, любому идиоту понятно: культурный кавалер движется на свидание. А что на четыре минуты опоздал – так это ерунда, такого кавалера любая дама должна уважать и ценить в достаточной степени, чтобы подождать и подольше.

Шеллар осторожно нащупал под плащом кинжал и затаил дыхание, выжидая, когда благоухающий кавалер пройдет мимо.

Дама, к свиданию с которой столь упорно стремился адъютант Тоти, поступила еще более бесстыдно, чем опоздавший кавалер. Она не пришла вовсе. Впрочем, к дамам этикет и общественное мнение в этих вопросах куда более снисходительны, и подобные надувательства дамам обычно прощаются. Тем более Ольга даже не знала, что рядок закорючек, которые она нарисовала по памяти, которые ей нарисовал во сне Диего тоже по памяти, которые ему в другом сне нарисовал король… Словом, о чем говорится в записке, которую она нарисовала и сбросила из окна, Ольга не имела понятия. И уж меньше всего могла вообразить, что в этот самый момент придурок, подставивший под ее окно лестницу, приближается к надгробному памятнику в виде скорбящей девы, за которым беднягу поджидает его величество с кинжалом за пазухой.

У Ольги были гораздо более важные дела и проблемы.

Она писала прощальное письмо Харгану.

До того, что, убегая, неплохо было бы объяснить гостеприимному наместнику свои действия, Ольга додумалась и сама. Не хотелось, чтобы он счел ее неблагодарной обманщицей или вроде того. А до простой мысли, что жизнь ей в любом случае дороже, сам он не дойдет. Пожалуй, он мог забыть даже о том, что игрушку придется отдать Повелителю и что ее жизни в самом деле что-то угрожает. Ольга и собиралась черкнуть ему пару строк перед отбытием. Но она рассчитывала именно на пару строк, а король почему-то потребовал длинного развернутого письма листов на восемь! И даже план передал из шестнадцати пунктов, правда, Диего пять из них забыл. Ольга все утро мучилась, набрасывая черновики, и даже успела понять, почему Диего тогда так и не написал ей прощального письма, но окончательного варианта до сих пор не составила. Уже пробило полночь, до заветного момента оставалось всего четыре часа, а злосчастное письмо все еще представляло собой пачку мятых черновиков, содержащих одни бессвязные глупости.

Ольга решительно свернула листы в трубку и сунула в мешочек, который еще утром сама сшила из полотенца и в котором уже покоились несколько смен белья, туфли, две пары чулок, бутылка воды из-под крана, десяток пирожков, оставшихся от ужина, ложка, миска и нож – хоть и столовый, а все же.

Затем она положила перед собой чистый лист; оглянулась на сладко спящего Харгана и твердо макнула перо в чернильницу.

Ко всем чертям подробные планы его величества из шестнадцати пунктов, которые даже запомнить невозможно! Курсовая лучше всего пишется в ночь перед сдачей, так, может, вдохновение для прощальных писем тоже приходит в последние часы перед расставанием?

В ноль часов шестнадцать минут Шеллар запер усыпальницу и быстрым шагом двинулся в обратный путь. Потерянное время нужно было наверстать, чтобы никто не додумался сопоставить его затянувшуюся прогулку с исчезновением адъютанта и всем прочим, что должно произойти сегодня перед рассветом. Здесь, на темных аллеях, можно хоть бегом бежать, не опасаясь, что кто-нибудь заметит неуместно спешащего куда-то советника. А вот ближе к дворцу придется снизить скорость и к заднему крыльцу, с которого он спустился час назад, подойти неспешным шагом, попыхивая трубкой, как обычно… Хотя после сегодняшнего усыпления наместника курить не хочется совсем и вряд ли захочется до завтра, привычный образ действий нарушать нельзя. Более того, трубку придется выкурить не одну, так как есть вероятность, что проклятый одеколон, коим щеголь Тоти облился с головы до ног, пропитал своим удушающим ароматом одежду убийцы. Хоть и старался поменьше прикасаться, и тело тащил за ноги, и перчатки сунул в гроб какого-то дальнего предка, а все равно мог нахвататься. Посему не стоит уповать на свежий воздух, надежнее будет как следует пропахнуть табаком.

Ольга тихонько ругнулась, придавила промокашкой кляксу и торопливо застрочила дальше, силясь успеть за полетом мысли: «…вы не думайте, что я динамщица и притвора, я просто жить хочу и за ребенка боюсь…»

Мэтр Максимильяно поправил инфракрасные очки, осмотрел выбранное место и осторожно выглянул из-за камня, прикидывая расстояние до входа в пещеру. Затем аккуратно поставил на землю небольшой чемоданчик, расстелил плащ и достал из кармана пакет с бутербродами.

Пако молча взвалил на плечи два Ольгиных сундука, надежно запертые и прочно связанные толстой цепью, и вышел в ночь, игнорируя вопросы испуганных и ничего не понимающих бардов, что он делает и куда собрался. Тролль был страшно горд собой – идея прихватить вещи принадлежала лично ему, и он уже радостно представлял себе, как Ольга обрадуется и оценит его сообразительность.

В ноль часов пятьдесят три минуты Шеллар захлопнул дверцу кареты и коротко приказал:

– Домой.

Карета плавно тронулась с места, и вот тут-то господин советник запоздало пожалел о последних двух трубках. А также о том, что всего десять минут назад счел неприемлемым для воспитанного человека блевать в дворцовом парке. Увы, делать это в карете было еще менее приемлемо. И не по причине воспитания, о коем речь уже не шла, а потому что мог увидеть кучер. Оставалось только приоткрыть окошко, глубоко дышать и молить богов, чтобы ситуация не вышла из-под контроля.