Барбара Хэмбли - Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель

Потом Дженни соскольнула в сон еще глубже — в давящую тьму Ильфердина, в глубокую магию, дремлющую в Сердце Бездны. В неимоверной дали она увидела своих детей — двух мальчишек, которых никогда не хотела обманывать, но все-таки родила по настоянию Джона, а полюбила — неожиданно, сама того не желая. Колдовским своим зрением Дженни видела их сидящими в темноте на своих кроватях. Вместо того чтобы спать, они фантазировали, перебивая друг друга, как их отец и мать, победив дракона, вернутся с целым караваном золота…

Дженни проснулась, когда солнце уже спускалось за кремневый гребень Хребта. Ветер изменился; в Долине чувствовался запах снега и сосновой хвои с дальних склонов. Холодные сырые тени сланцевых тонов протянулись по земле.

Джон спал, укутанный всеми плащами и одеялами, какие нашлись в лагере. Со стороны источника доносился голос Гарета. Принц напевал романтическую песенку о страстной любви — приобщал к культуре лошадей. Двигаясь, как всегда, беззвучно, Дженни обулась и надела овечью куртку. Подумала было о еде, но решила, что есть сейчас не стоит. Это бы помешало сосредоточиться, а Дженни была нужна вся ее власть, вся ее сила.

Помедлила, озираясь. Все то же неприятное ощущение чужого взгляда вернулось к ней, словно кто-то, подкравшись, тронул ее за локоть. А еще Дженни чувствовала щекочущую позвоночник магию Моркелеба — сила возвращалась к дракону куда быстрее, чем к мужчине, который едва не убил его.

Действовать нужно было немедленно, и эта мысль наполнила Дженни страхом.

«Полюбишь дракона — погубишь дракона…» Дженни ужасала ничтожность ее собственной силы, как ужасала мысль о том, чему она собирается противостоять. «Должна же я чем-то расплатиться с Джоном…» — со слабой усмешкой подумала она. Невольно мысль ее вывернулась неожиданной стороной: Джон сам говорил, что какая-то часть ее души не принадлежит ему, — вот ею-то она и расплатится… Дженни тряхнула головой. Какие только глупости не порождает любовь и стоит ли удивляться тому, что маги предубеждены против этого чувства!

Что же касается дракона, то какой-то новый ясный инстинкт уже нашептывал Дженни, что ей надлежит делать. Сердце колотилось, когда она сняла верхний потрепанный плед с груды покрывал. Легкий ветерок заполоскал его разлохмаченные края. Дженни завернулась поплотнее в блекло-узорчатую ткань, сливающуюся с приглушенными тонами сорняков и камней, и снова двинулась вниз по склону в направлении Врат.

Моркелеба уже не было в Рыночном Зале. Следуя обонянию, Дженни прошла через массивные внутренние врата в Большой Тоннель. Запах дракона был едким, но приятным, совершенно не похожим на жгучую металлическую вонь его крови. Шаги ее были бесшумны, но Дженни знала, что дракон, лежа в темноте на своем золоте, все равно слышит их. Может быть, даже слышит стук ее сердца.

Дромар не ошибся: Моркелеб действительно залег в храме Сармендеса, в четверти мили от начала Тоннеля. Выстроенный для нужд людей, храм напоминал скорее зал, чем пещеру. Остановившись в дверях из черного дерева с золотой инкрустацией, Дженни пригляделась. В кромешной темноте она видела, что вздымающиеся сталагмиты превращены искусством резчиков в колонны, а стены выложены камнем, дабы скрыть естественные неровности пещеры. Пол впереди лежал ровный, не ступенчатый; статуя Бога, вооруженного лирой и луком, как и украшенный резными гирляндами алтарь, была изваяна из белого мрамора, добываемого в королевских каменоломнях востока. Но никакие ухищрения каменотесов не могли скрыть ни огромных размеров храма, ни великолепной неправильности его пропорций. Всю эту неуместную под землей строгость линий венчал на утеху робким человеческим душам купольный потолок из кедра и хрусталя.

Нигде не было видно ни отбросов, ни падали, хотя запах дракона был одурманивающе силен. На полу грудами лежало золото — все золото Бездны: тарелки, священные сосуды, ковчежцы забытых святых и полубогов, сваленные между колоннами и вокруг статуй; крохотные косметические флакончики, источающие бальзам; канделябры, чьи алмазные подвески дрожали, как листья осины на весеннем ветерке; чаши, мерцающие по ободку темным огнем самоцветов; трехфутовая статуя богини Салернес червонного золота… Все вещи, отлитые и выкованные людьми и гномами из этого мягкого сияющего металла, были снесены сюда из самых дальних уголков Бездны. Пол напоминал берег: монеты из прорвавшихся мешков усеивали его подобно гальке, и гладкий черный камень блестел, как заполняющая лунки вода.

Моркелеб возлежал на золоте; его огромные крылья были сложены вдоль тела и пересекались кончиками над хвостом — черные, как уголь, и в то же время странно мерцающие; пение, встретившее Дженни, утихло, но воздух еще дрожал неслышимой музыкой.

— Моркелеб…

Хрустальные подвески над головой отозвались тихим звоном. Дженни встретила пристальный взгляд серебряных глаз и попыталась проникнуть в темный лабиринт его разума.

«Почему золото? — мысленно спросила она. — Почему все драконы жаждут обладать золотом?»

Это было совсем не то, о чем Дженни хотела говорить с ним, и она ощутила, как под затаенными до поры гневом и подозрением шевельнулось еще какое-то чувство.

«Что тебе в этом, колдунья?»

«А что мне в спасении твоей жизни? Для меня было бы лучше пройти мимо и дать тебе умереть».

«Почему же ты так не сделала?»

На этот вопрос было два ответа. Дженни ограничилась лишь одним:

«Ты указал мне путь к Сердцу Бездны, и за это я исцелила тебя. Но ты открыл мне при этом свое имя, Моркелеб. — Она воспроизвела в памяти мелодию его настоящего имени и видела, как он вздрогнул. — Недаром говорят: полюбишь дракона — погубишь дракона. И ты выполнишь то, что я прикажу тебе».

Гнев его ударил, как темный вал; отточенные лезвия чешуи приподнялись, словно шерсть на собачьем загривке. Вокруг, в черноте храма, золото, казалось, зашуршало, колеблемое волнами ярости.

«Я — Моркелеб. Я не был и не буду ничьим рабом, тем более рабом женщины из рода человеческого, пусть даже она и колдунья, видящая во тьме. Я слушаюсь только своих приказаний».

Злобная тяжесть чужих мыслей сдавила мозг, и темнота начала сгущаться. Но глаза Дженни были глазами мага; и разум ее каким-то доселе неведомым образом как бы осветил пространство храма. Она почти уже не чувствовала страха — странная незнакомая уверенность наполняла душу Дженни. Тихонько, словно подбирая ноты на своей арфе, она повторила магическую мелодию во всей ее сложности. И дракон слегка попятился, судорожно запустив в золото отточенные когти.

«Именем твоим заклинаю тебя, Моркелеб, — продолжала она. — Ты выполнишь все, что я тебе прикажу. И твоим именем я говорю тебе, что ты не причинишь вреда ни Джону Аверсину, ни принцу Гарету, ни любому другому человеческому существу, пока ты здесь, на юге. А как только окрепнешь и сможешь выдержать путешествие, ты покинешь эти места и вернешься в свой дом».