Генри Олди - Песни Петера Сьлядека

Когда он закончил игру и открыл глаза, чашечки стояли на прежнем месте.

Скрывая грош.

– Что будем делать? – весело спросил игрок в сером.

– Откройте сами, – сказал Петер.

– Ты сошел с ума!

– Наверное. Откройте. Вы удачливы, вам скорее повезет.

– Ну что ж…

Пожалуй, игрок в сером смотрел на чашечки еще дольше, чем Сьлядек – на воображаемый горизонт. Ему никогда раньше не приходилось выбирать за других. Даже зная, под какой чашкой прячется монетка, он медлил. Знание ничего не решало. Выбор есть выбор, пускай карты крапленые, кости налиты свинцом, а на монете два «орла». Или две «решки». Или вообще четыре ребра, и ни единого реверса-аверса.

Толчком он опрокинул среднюю чашку.

Взял грошик.

Подбросив на ладони, отдал бродяге.

– Убирайся! Иди прочь, чтоб тебя…

Уходя быстро-быстро, пока игрок в сером не передумал, Петер не видел, как тот опрокинул сперва правую, а потом и левую чашку.

Под каждой лежало по грошику.

Уже в вилле, видя из окон первого этажа парк с воротами, Петер Сьлядек опомнился. Возвращаться было страшно. Пот стекал по спине между лопатками, ноги подкашивались, в животе черти молотили горох. Аллея-улица пустовала. Лишь игрок в сером, сидя на тротуаре, играл сам с собой. Вертя чашечки, он поминутно опрокидывал то одну, то другую, всякий раз доставая новый грошик. Рядом с игроком блестела изрядная горка денег. На монетках был вычеканен один и тот же профиль. Зато даты внизу были разные. Игрок мучил чашечки, и лицо его напряглось в ожидании.

Нет.

Еще грошик.

Еще.

– Извините… Отдайте, пожалуйста, мою лютню.

– Лови! – зло откликнулся игрок, бросая Петеру Капризную Госпожу.

Когда бродяга поймал лютню, инструмент недовольно загудел. Ну разумеется, разве хорошо швыряться лютнями, будто камнями?

– Извините, – повторил Петер. – Я постараюсь… я попробую…

Он успел сделать целых двенадцать шагов, когда его окликнули.

– Погоди, – сказал игрок в сером, пиная длинной ногой кучу денег. – Успеешь. Давай, я расскажу тебе одну историю…

Я не знаю, какая строка обернется последней,На каком из аккордов ударит слепая коса,Это вы – короли; я – наследник, а может, посредник,Я – усталое эхо в горах. Это вы – голоса.

Перекрестки дорог – узловатые пальцы старухи,Я не знаю, какой из шагов отзовется бедой,Это вы – горсть воды; я – лишь руки, дрожащие руки,И ладони горят, обожженные этой водой.

У какого колодца дадут леденящей отравы,Мне узнать не дано, и глоток будет сладок и чист,Это вы – соль земли; я – лишь травы, душистые травы,Вы – мишень и стрела, я – внезапно раздавшийся свист.

От угрюмых Карпат до младенчески-сонной РавенныЖизнь рассыпалась под ноги звоном веселых монет,Вы – горячая кровь; я – ножом отворенные вены,Вы – июльское солнце, я – солнечный зайчик в окне.

День котомкой висит за спиной, обещая усталость,Ночь укроет колючим плащом, обещая покой,Это вы – исполины; я – малость, ничтожная малость,Это вы – гладь реки, я – вечерний туман над рекой.

Но когда завершу, замолчу, отойду в бездорожье,Упаду, уроню, навсегда откажусь от всего,Вас – великих! могучих! – охватит болезненной дрожью:Это он, это мы, и какие же мы без него…

2001–2003 г. г.

Notes