Мэрион Брэдли - Повелительница ястреба

Каролин ни на секунду не выпускал из рук управление боем. Первый же натиск всадников под синими вымпелами смял вражескую конницу — тут бы их и добить. Но вновь полыхнуло так, что Ромили на мгновение ослепла. Липучий огонь коснулся края массы всадников, но и этого хватило, чтобы смешались ряды, кони в ужасе разбежались в разные стороны.

После первой стычки войска начали маневрировать, пехота занимала позиции, разворачивалась в боевой порядок. Наконец Ракхел и Лиондри отступили, надежно прикрыв пехотой и, по-видимому, клингфайром мост.

Ромили поддерживала связь с птицей, и все маневры ее конь совершал под управлением Руйвена — брат тянул его за уздечку. Сейчас, когда битва стихла и птица вернулась к ней на запястье, она вновь пришла в себя…

Теперь девушка могла оглядеть поле битвы.

«Мертвые кони… Вон тех семерых я сама объезжала, сама учила брать с места в галоп… Теперь они убиты, погублены… Боже, это Клеа! Это она, веселая, добрая Клеа, с ней было так приятно… Она мечтала о том, чтобы судьба наградила ее легкой смертью, вот и вымолила награду. Кровь не видна на малиновой рубахе сестры-меченосицы… Она умерла на руках у Яндрии. Был человек — и нет человека. Ничего нет — ни надежд, ни стремлений, ни страха, ни радости… Все ушло в небытие».

В лагере царили уныние и печаль — слишком много потерь для первого боя. Молча, с угрюмыми лицами солдаты хоронили погибших. Кое-кто ходил по полю и добивал умирающих лошадей — какое-никакое, а все же милосердие… Руйвен со знахарями перевязывали раненых. Ромили, от испытанного ужаса неспособная и слова вымолвить, ухаживала за его подмастерьем, которому крепко ожгло руку клингфайром. Теперь, разбираясь во впечатлениях, она припомнила, что это зелье падало с небес. Разбрызгивалось наподобие дождя… Потом занялась единственной сторожевой птицей. Кормила ее и плакала — две другие жердочки были пусты. Давала падаль, перетертую с песком, галькой, и заливалась слезами — вон сколько теперь для нее пищи. На охоту ходить не надо. Корми хоть человечиной, хоть кониной. Остаться на ночь в палатке, которую она делила с леди Маурой? Это было невыносимо, и она отправилась к сестрам. Их палатка была разбита на краю лагеря. Хорошо, что хотя бы лагерь удалось отстоять!..

У сестер стояла гнетущая тишина — слезы здесь старались скрывать. Молча помянули Клеа — Ромили про себя вспомнила и о погибших конях, — потом все-таки несколько разговорились, поведали, как было. Яндрия вынесла Клеа с поля боя, у нее на руках она и умерла…

Кто-то тихо окликнул Ромили:

— Сестра, ты, случаем, не ранена?

— Нет, — едва ворочая языком, ответила девушка. Сил у нее уже не оставалось — слишком много смертей довелось ей сегодня увидеть. Сразу-то нельзя было испугаться, всплакнуть — надо было работать, и теперь этот ком буквально придавил ее. Каждая жилочка ее гнулась под этой тяжестью, однако Ромили была уверена — это испытание она тоже вынесет. Сдюжит! Чай, не кисейная барышня… Трудно, но выправится!..

«Обладаешь даром целительницы?»

Кто это все пытал ее? Ромили хотела было поинтересоваться, почему этой любопытствующей сестре больше всех надо, и возблагодарила Бога, что вовремя прикусила язычок. Зеленая все-таки она еще, осудила себя Ромили, послушай, что люди говорят. Ей и сказали, чтобы брала лопату и отправлялась копать могилу для Клеа.

— Меченосица не может лежать среди солдат, — объяснили ей. — Что в жизни, то и в смерти. Лежать они должны отдельно.

Ромили обиженно подумала, что Клеа теперь наплевать, где и с кем ее положат. И опять укорила себя: какая же ты глупая. Это мертвым все равно, а живым нет. Да и мертвым, если честно, тоже. Каково бессмертной душе Клеа взирать на эту братскую сырую постель? Что уж тут хорошего.

Ах, Клеа, Клеа!.. Как искусна она была в обращении с оружием! Скольких сестер обучила искусству обороны, однако против смерти не устояла. Та безжалостно овладела ею, и теперь, вглядываясь в черты ее посеревшего, холодного лица, Ромили не могла избавиться от ощущения, что Клеа до сих пор не может понять, как же это произошло. Так и стыло едва заметное изумление в чуть вскинутых бровях… Просто не верилось, что она никогда не засмеется, не покажет, как надо проводить захват, не поинтересуется, все ли в порядке у ученицы. Ромили вздохнула и, так и не решив этой загадки, выбрала лопату полегче и отправилась с другими сестрами копать могилу. Занятие нудное, всегда вызывавшее у нее неприязнь, но в ту минуту надо было чем-то заняться, как-то отвлечься, натрудить руки и тело — может, схлынет побыстрее до сих пор стоящее в глазах наваждение: трупы, отрубленные конечности, кровь, окрасившая траву и впитавшаяся в землю… Может, стихнет неумолчный в ушах гул, сотканный из предсмертного ржания коней, воплей умирающих, матерных выкриков, посвиста мечей и глухих шлепков, когда сталь врезалась в плоть… Ранальд учил ее кое-каким упражнениям, позволявшим снять психологическую нагрузку, однако на этот раз ничего у нее не получалось. Слишком много всего навалилось. Слишком много…

Скоро наступила ночь, покрыла пологом землю. Уже в сумерках, после похорон Клеа, она побрела в ту сторону, где лежали ее кони. Погибшие… Уже начинали слетаться стервятники, одного она спугнула — тот, недовольно квохтнув, взлетел в небо. Следом на тушу коня плюхнулся другой поедатель падали. Потом они полетели десятками, сотнями… Пир начался!.. Птицы рвали друг у друга куски мяса — прямо из клювов выхватывали… Ромили бросило в дрожь: гибель людей — радость для стервятников. Пир горой…

Тут ею овладело нестерпимое чувство голода. В этом заключалась ирония. Может, подобный круговорот является сердцевиной жизни?

Подошла Яндрия и увела ее — неназойливо, ласково — в палатку. Все сестры ухаживали за тремя ранеными женщинами. Одной из них клингфайр опалил руку, другая получила мечом по голове — она была без сознания. Третья сломала ногу, свалившись с шарахнувшейся лошади. Все бы ничего, но попавшая под липучий огонь лошадь упала на нее. Тоже судьба, задумалась Ромили, не упади она с коня, не придави он ее своей тяжестью, вряд ли бы она осталась жива.

Поражение заметно отразилось на психологическом состоянии армии. Все ходили погруженные в себя, даже опытные солдаты и сестры. В лагере копилась ненависть — возможно, к врагу, но пока она выливалась на своих. Каждый невольно, бессознательно искал виноватого, и до той поры, пока все не убедятся, что во всем виноваты только они сами, до того момента войско представляет собой сборище озлобленных, потерявших веру людей. Опытный командир знает, что этот этап неизбежен и нужны жесткие меры, вплоть до приговоров военно-полевых судов, но главное — не дать разгуляться злобе, безрассудной, неистовой. Не дать победить страху и отчаянию — а-а, все пропало, все равно крышка! Вот и Яндрия на явно вызывающий вопрос одной из раненых, что здесь делает эта Ромили, ведь она целехонька, шла бы лучше помогать хоронить подругу, спокойно ответила: