Дмитрий Володихин - Омерзение

– У меня никогда ни с кем не было, как с тобой, – «Правда, и вообще ни с кем не было, но женщины, кажется, любят быть эксклюзивными, ей понравится. Формально, неправды в этом нет», – ты как нежный цветок лотоса, не сгорающий в пламени страсти, – «Откуда у меня этот кошмарный лотос выплыл, семь, а! она в позе лотоса сидела», – ты удивительная, настоящая Афродита, вышедшая из пены морской.

«Афродиту слышала, хорошо, лотос тоже хорошо, цветочек такой восточный, образованный, умеет отчудить изящненько так. Только шла я не из пены, а со стороны домотдыха, или это он для красивости?»

– Я буду твоим лотосом, милый. Я буду твоим цветочком. Срывай меня, когда захочешь.

«Какая трогательная наивная простота. Как просто и прекрасно они живут там у себя, в народе. Настоящая народная женщина».

«Сейчас он, дурашка, по поводу моей свежести, простости и наивности радуется, наверно. Вишь, как заулыбался».

– Милый мой, милый.

Проблема такая: если у него короткая отдача, то надо его ставить на второй раз, в конце концов, до серьезного дела даже не дошло, не расходиться же на прелюдисловии…

Проблема такая: он совершенно не понимал, что делать дальше. Точно, что надо бы сходить в ванную. А дальше-то? Он обследовал себя: желание совсем невелико. Никакого почти желания. Ее тело по-прежнему очень нравилось ему, но не вызывало такой сильной жажды, как пятнадцать минут назад. По рассказам знатоков, надо бы остановиться, передохнуть, восстановить желание. Но как это сказать столь нежной и страстной женщине? Будет неудобно, если она обидится. Как люди могут заниматься этим часами? Хотя, если знать столько, сколько она знает, судя по тому, что было показано, то можно и часами. Заняться с ней еще раз, через силу? А получится?

…А вот если длинная отдача, то плохо. Сейчас мы ждать будем, набираться сил, да? еще заснем, чего уж там. А потом вообще непонятно, какое именно будет желание, да и прочее все такое отношение. Забрезгуем, испугаемся. А я тут лучшие звезды своей любови пальцами буду вынимать вместо мужчинского инструмента, да? Так дело не пойдет. Лучше уж как-то его обмануть, потихонечку разогреть, чтобы и сам не заметил, как втянется.

Однажды у нее был мужчина на десять лет старше, желтые ногти, горлом он страдал, бедняга, температура тридцать восемь и шесть, не мужик – заваль. Так она подняла его дважды…

Так неужели молодого не поставит? Тихонечко так. Чтобы сам и не понял, в какие дела его привели. Ну, например, как будто учит его.

Пантера бегло осмотрела то, что раньше скрывали плавки. Ни обрезания, ни циркумзиции (по техническим делам, как говорила одна ее подруга, это один черт). Русский. Русский, с мощной крайней плотью, которая скрывает сам корень почти совсем. Не видно головки. Если резко с ним работать, может треснуть крайняя плоть, больно, молодые парни говорят. Наша, говорят, мужская дефлорация. Вводить надо будет аккуратно: все такое нежное под этой крайней плотью, слизистая, можно сказать, чуть в волосики вильнет – орать станет, что неприятно, шипеть начнет. Обрезал бы уж давно, я бы вдоволь-то напрыгалась бы. Как хочется сжать в ладони!

Кроме того, короткий, толстый, хорошо откликается на легонькие ласки.

Она решила начать с мокрого полотенца. Так естественно!

– Подожди, милый. Я оботру тебя влажным полотенцем. Чтобы не вставать, – метнулась в ванную, полилась вода, по дороге попка влево-вправо – машинально, как навек заученная реплика из дебютной роли.

Игорь не был против похода в ванную; более того, он хотел туда пойти: не приняв пристойной порции гигиены до слияния с Пантерой, он чувствовал весьма настоятельную необходимость сделать это сейчас. С полотенцем Пантера сделала промашку. Но ни она, ни он еще не почувствовали серьезности этой промашки. Он потом поймет, она – никогда. Понимать – не ее стиль. Так же машинально, как Елена Анатольевна работала попкой, Игорь мысленно определил: «Пять». Но он прочно передал управление ситуацией своей женщине и ломать упорядоченную психологическую структуру было бы те же пять, но только в сторону шесть.

…Елена Анатольевна теплой водой намочила два угла полотенца, холодной – третий, и сухим оставила четвертый. Она аккуратно собирала сперму, одновременно стараясь поймать взгляд парнишки. Ее семьдесят девятый. Хороший. Довольно хороший. Насколько он еще пригоден, насколько перспективны будут ее усилия? Один теплый угол использован. Она вытерла сухим. Легонечко сжала его член.

– Я тебе нравлюсь?

– Мне с тобой чудесно.

Елена Анатольевна использовала свой коронный номер: протерла холодным углом низ его живота. Взгляды встретились.

– Мой милый.

Член не отпускала. Сжала еще разок. Еще раз холодным, потом теплым по внутренней стороне его бедер.

Член!

Пошел его член, пошел.

– Мой милый, милый… – а хотела бы сказать: «До чего ж ты золотой парень, хотя и студентик. Такой клевый парень, уже стоишь, уже строишься».

Елена Анатольевна с большим чувством поцеловала член спереди, где уздечка, восемь раз. Погладила, помассировала, подула на головку теплым. Еще поцеловала. Сверху брать в рот противопоказано: толстый инструментишка, зубами можно покорябать, тогда все расстроится. Теперь поучим. Она вогнала Игорю колено между бедер, чтобы член не терял контакта с ее плотью, наклонилась вперед и положила левую грудь на ладонь, как пирожок. У нее очень приличные груди.

– Тронь язычком сосок. Давай, тронь, – он приподнялся, тронул, – еще! не переставай! Возьми его губками, – взял, чмокает, неплохо чмокает для первого раза. Член просто персик. Аж загнулся от напряжения! К дьяволу полотенце, уже лишнее.

– Я тебя научу. Возьми сосочек губами, потяни его (был бы он поопытней, разрешила бы зубками ухватить – умелые зубки это такая сласть!), дальше потяни. Отпусти. Еще разок. Еще давай. Еще, – Боже, Боже мой, Господи, он начинает делать очень приятно… – Понял?

– Да.

– Тебе это нравится? – еще бы ему, неучу, такие дела не нравились.

– Да. Как это может не нравится?

– Тогда резче давай. В смысле чаще. Давай же! – и положила его ладошку себе на сладкий бок. Давай, парнишка, давай альбиносик. У меня уже все течет с кремом пополам. Так что дава-ай!

Она тихонечко, как бы раздумчиво, застонала. Потом еще и еще разок. И еще, чуть громче. Мужики от этого шалеют.

Игорь весь ушел в ритм, в ожидание близящегося чуда. Его женщина закрыла глаза и мерно покачивалась назад-вперед, стонала. Чертовски приятно стонала. Потом горячие губы нащупали его шею; мгновенная боль – часть шейной плоти втянулась ей в рот, зубки женщины не пускали ее назад. Даже чуть-чуть страшно. Она втягивала и втягивала, ему становилось больнее, но у порога настоящей боли совершенно неожиданно все подавил шквал наслаждения. Как будто отдраили люк в затопленный отсек, не зная о затоплении; хлынуло!