Ханнес Бок - Черное колесо

Я снова услышал крик Бенсона. Он куда-то показывал и размахивал биноклем, в который изучал берег. У руля столпилось много народу: леди Фитц с Буриловым, Сватловы, а также Пен. Я присоединился к ним, и Бенсон, к моему удивлению, чрезмерно бурно встретил меня, протянул бинокль и проревел:

– Глядите, костоправ! Гавань Бенсона! Нет, Счастье Бенсона, клянусь Господом! Смотрите – вон туда!

Я поднял бинокль и увидел проход в дюнах, узкий пролив, за которым виднелось большое водное пространство – лагуна. Но сможем ли мы туда попасть? Сверхъестественно, как и раньше, Бенсон прочёл мою мысль:

– Конечно, доберёмся! Счастье Бенсона, говорю вам!

С левого борта спустили лодку на шесть весел, куда сели самые крепкие моряки; гичка находилась слева, но на долю лодки выпадала самая трудная работа. Ей предстояло удерживать корабль против течения. Тросы натянулись. Дизель протестующе закашлял, но под присмотром Маккензи не заглох. Клипер развернули поперёк течения. Мы были у входа в пролив. Фут за футом «Сьюзан Энн» начала вползать в него.

Пролив оказался глубоким, но узким, острые клыки рифов в нескольких футах над поверхностью угрожали с обеих сторон. Природа расположила их с такой же странной регулярностью, как и растительность на дюнах, так что они напоминали широко расставленные зубы, и клипер двигался, словно в пасти какого-то спящего морского чудовища, которое может в любой момент проснуться и раздавить его.

Пляж вдоль моря напоминал рукоять серпа. Изгибающийся берег пролива справа от нас служил обратной стороной лезвия. Между нами и ним теснились коралловые клыки. Левый берег тоже изгибался, но не так грациозно, как правый. Он был пологий, заросший, и маленькие мангровые рощицы приближались к нам, будто грозили остановить наше продвижение.

Солнце уже коснулось горизонта, окунуло расплавленные лучи красного золота в море, как гигантская круглая плавильня, которую неожиданно раскрыли. Когда мы достигли конца пролива, солнце скрылось за горизонтом. Справа по борту находился заросший высокой травой берег, он резко заворачивал внутрь, образуя мыс, за которым ничего нельзя было разглядеть.

Мы вошли в лагуну. Она оказалась широкой, глубокой и хрустально-чистой – жидкий изумруд в тускнеющем свете. На дне виднелись кораллы, морские веера и анемоны, подобные пульсирующим живым аметистам, к кораллам жались медузы с волнистыми краями, похожие на фантастические цветы, а среди водорослей мелькали яркие тропические рыбки. Отмели у берега были усыпаны множеством серебристых раковин, чистый песок пляжей казался бледно-розовым в сумерках.

С востока лагуну защищал подъем острова. Гавань была великолепная. Мы проплыли несколько сот футов. Заскрипели лебёдки, загремели якорные цепи, и мы остановились, оказавшись у длинной отмели. Её выгнутый конец уходил почти к самому берегу. Вероятно, дальше ещё была вода – может быть, вторая лагуна, а может, только небольшой залив. – Но, что бы там ни было, его закрывали высокие дюны.

Обедали молча. Впервые после урагана Бенсон сидел с нами. Но говорил он преимущественно с капитаном Джонсоном и только о клипере. Бурилов впал в меланхолию, и все остальные, казалось, тоже решили побыть наедине со своими мыслями. Всех как будто охватила лёгкая депрессия, и даже я оказался задетым ею. Дело в том, объяснял я себе, что наступила реакция после напряжения последних нескольких дней.

Я пошёл к себе, но заснуть не сумел и спустя некоторое время вновь поднялся на палубу. Стояла тёмная ночь – луна ещё не взошла, и звезды светили тускло. Я стоял, глядя на отмель с её концом-петлёй, когда сзади ко мне подошёл Мактиг. Он неподвижно постоял несколько минут, как и я, глядя на конец отмели, затем спросил:

– Нравится, Росс?

– Нет. – Меня самого удивила определённость и резкость моего ответа.

– Почему? Это прекрасное место – и счастье Бенсона, знаете ли.

– Не знаю, почему. А вам нравится, Майк?

Прежде, чем он успел ответить, приглушённый колокол на «Сьюзан Энн» пробил шесть быстрых ударов – одиннадцать часов.

– Почему вам не нравится?..

– Слушайте!

Из тьмы за отмелью донеслись удары корабельного колокола. Они одновременно шли из-за отмели и из бесконечности. Один удар, два, три – и ещё три, повторяя корабельный колокол клипера. Послышался высокий резкий свист – похоже на свист кроншнепа высоко в воздухе… или на призрак боцманской дудки.

Я почувствовал странный холодок на затылке. Мактиг далеко перегнулся через поручень, прислушиваясь. Больше ничего не было слышно. Он распрямился.

– Может, поэтому нам здесь и не нравится.

– Там, наверное, корабль, – неуверенно сказал я,

– Несомненно. Но что за корабль? И кто там боцманом?

Он вздрогнул, повёл широкими плечами.

– Ну, что ж, завтра узнаем. Спокойной ночи. – И ушёл.

Мне почему-то не хотелось оставаться одному на палубе, и я вернулся в свою каюту.

5. БЕЗЫМЯННЫЙ КОРАБЛЬ

Спал я плохо. Ночью проснулся, выскользнул на палубу и снова стал смотреть в сторону отмели. Луна в последней четверти висела низко и была красная. В её свете неподвижная поверхность лагуны казалась подёрнутой тонкой плёнкой крови. Плеснулась рыба, и по воде начали вяло расходиться круги – словно камень бросили в море крови. Берег казался сплошной чёрной стеной, увенчанной фантастическими бастионами из пальмовых листьев и древесных ветвей.

Сразу после рассвета я оделся и вышел на палубу. Там был Мактиг. Я сказал:

– Здравствуйте, Майк. Как спали?

– Ужасно. Вы тоже не выглядите, как росистая маргаритка, В чём дело?

– Слишком много колоколов-привидений. Слишком много призрачных боцманских дудок.

Он рассмеялся.

– Те же симптомы. Та же причина. Воображение, скорее всего. Лагуна великолепна, но, может, не так безопасна, как выглядит. Взгляните на берег.

Но я вначале посмотрел на петлю отмели. Она была из белого песка, и нигде не было ни следа растительности. За ней возвышался огромный песчаный утёс. Прикинув с палубы примерное расстояние до него, я определил, что высота его не менее семидесяти пяти футов над уровнем воды. Поверхность его казалась только что сформировавшейся, будто её недавно срезали гигантской лопатой. От неё я перевёл взгляд на лагуну. Она была поистине прекрасна, вода её блистала, как шёлк – сапфир, павлинья синева, зелень, ясный и в то же время туманный цвет изумрудов, молочный нефрит. Но утреннее солнце обнажило то, что скрывало вечернее. Мощь урагана тяжело прошлась по острову. За изгибами пляжей видны были клубы вырванных пальм, сосен, лиан, в зарослях образовались широкие просеки.