Алексей Корепанов - Станция Солярис

Ждать пришлось недолго. Из-за неплотно закрытой двери донеслось приближающееся быстрое шлепание босых ног – и Хари с искаженным лицом буквально влетела в кабину.

– Я здесь, Хари, – уныло сказал я и поднялся. – Забыл одну нужную штуковину.

Она резко остановилась, увидев меня. Лицо ее раскраснелось, грудь часто вздымалась. Спустя несколько мгновений взгляд ее стал осмысленным и тут же в нем возник испуг. Хари неуверенно подошла ко мне и уткнулась лбом в мое плечо.

– Крис… – срыващимся голосом невнятно произнесла она. – Что… что со мной? Я так испугалась… Что это?

Я наклонился и поцеловал ее в висок, чувствуя себя Иудой Искариотом.

– Ничего страшного.

Она медленно подняла голосу и посмотрела на меня расширившимися глазами, и я увидел в них два маленьких отражения своего лица – лица последнего негодяя.

– Это все из-за болезни?.. Да?

– Это нервы, Хари. Пойдем завтракать.

Она продолжала в упор смотреть на меня.

– Крис… ты спал, а я вспоминала. Пыталась… Не могу вспомнить, как я… как мы с тобой сюда… Давно?

– Не очень, – ответил я, чувствуя, как деревенеет мое лицо.

– А когда домой? Скоро?

– Я работаю, Хари. Здесь очень много работы. Да и выбраться отсюда не так-то просто – ульдеры до Соляриса пока не летают.

– Но мы вернемся? – продолжала допытываться она.

Это был хороший вопрос. Хотел бы я знать на него ответ.

– Непременно вернемся, – чужим голосом произнес я.

– Покажешь мне Землю в телескоп? Далеко до нее?

Это становилось почти невыносимым.

– Отсюда не видно ни Земли, ни Солнца, – сказал я. – Космическая пыль, целая туманность. А насчет «далеко»: в обычном пространстве – да; а при гиперпереходе – несколько месяцев на разгон до входа, плюс на торможение. Тут поблизости нет точек входа. Идем завтракать.

…И по пути на кухню, и за завтраком у меня не выходил из головы ее вопрос: «Мы вернемся?» Мы. Я и она. Она…

Если источник стабилизирующего поля был внешним, я обречен всю оставшуюся жизнь провести здесь, на Солярисе. На Станции. Я стану пожизненным заключенным.

Безусловно, здесь, на Солярисе, открывается широкое поле для исследований. Да, после нашего рапорта нужно ожидать новой вспышки интереса к океану, нашествия соляристов. Возможно, будет направлена даже специальная экспедиция, как это было во времена Шеннона. Десятки людей будут с любопытством разглядывать Хари. Сбежать с ней со Станции? Но куда? Под ядовитые небеса? И жить в скафандрах?..

Впрочем, разве это главное? Главное – Станция превратится в мою тюрьму. Собственно, уже превратилась в мою тюрьму.

Я мельком взглянул на Хари. Она с рассеянным видом вертела в руках чашку. Чашка была почти полной – Хари едва ли сделала два-три глотка.

И бутерброды поглощал только я один. Я допил кофе – и вновь ко мне вернулась вчерашняя мысль. И теперь она уже не показалась мне такой отвратительной.

«Гостья» Гибаряна…

– Ты опять о чем-то думаешь, Крис. Ты постоянно о чем-то думаешь.

– Такая работа, – я криво усмехнулся. Я не любил, когда прерывали мои размышления. А размышлять я привык в одиночестве.

Но выхода не было – приходилось настраиваться на постоянное присутствие постороннего. Постороннего – пусть даже этот посторонний был моей женой, воссозданной из моей памяти всеблагим Творцом-океаном…

– Прогуляемся по нашему дворцу, – сказал я. – А потом переговорю с коллегами.

– А кто твои коллеги?

– Доктор Снаут и доктор Сарториус.

– Я их… знала?

– Практически нет. Каждый из нас занимался своей программой, дел была куча и на общение просто не оставалось времени.

Ложь давалась мне все легче, я привыкал лгать. Какие еще неприятные перемены сулило мне будущее?

Хари, повернувшись ко мне спиной, мыла посуду, а я смотрел на нее. Я любил ее, черт побери, я действительно любил ее и готов был благодарить океан за ее возвращение… воплощение… но какая-то горечь потихоньку копилась в душе, и кое-что я гнал прочь… а оно назойливо возвращалось…

…Я провел Хари по всем четырем ярусам Станции. Мы побывали в библиотеке и конференц-зале, на радиостанции и в аппаратной, в ремонтной мастерской, операторской и возле вертолетов. Хари молча следовала за мной и казалась слегка рассеянной. На обзорной площадке она долго смотрела на скользящие внизу маслянистые волны и вдруг тихо спросила:

– А здесь есть хоть какая-то суша?

– Есть, – ответил я. – Только совсем немного, и не в этом районе.

Потом мы вернулись в мою кабину и я, поколебавшись, позвонил Снауту.

Он долго не отвечал, и я уже подумал, что он куда-то вышел, но тут экран видеофона осветился и на нем возникло не очень приветливое лицо кибернетика.

– Добрый день, Снаут, – сказал я. – Чем ты сейчас занят?

Он с минуту молча смотрел на меня, словно не узнавая, потом пожевал губами и наконец ответил тусклым голосом:

– Ничем особенным. Скажем, перечитываю Кафку. Хочешь зайти в гости?

Или приглашаешь к себе? Дабы продемонстрировать, так сказать, результаты эксперимента. Он ведь оказался успешным, да?

– Снаут, послушай… – начал было я, но он прервал меня:

– Жди…те. Сейчас буду. Только извини, облачаться в парадную форму нет желания.

Прежде, чем я успел ответить, он отключился.

– Какой-то он… неприветливый, твой Снаут, – с неудовольствием сказала Хари, с ногами забравшаяся в кресло у окна. – Он что, всегда такой?

– Нет, – помолчав, ответил я, продолжая сидеть возле видеофона. – Озабочен проблемами, только и всего.

Хари покивала, скептически поджав губы, и отвернулась к окну.

Так, в тишине, мы просидели несколько минут.

– А по-моему, он тебе просто завидует, – вдруг сказала она, поворачиваясь ко мне.

Я удивленно посмотрел на нее:

– Кто? Снаут? С чего ты взяла?

Хари рассеянно провела пальцем по подлокотнику кресла и пожала плечами:

– Да так… Он же говорил о каком-то твоем эксперименте. У тебя ведь что-то получилось, да?

Я опустил голову и молча кивнул, потому что у меня перехватило дыхание.

– Ну вот. Он завидует, неужели ты…

Раздался негромкий стук в дверь.

– Входи, Снаут, – сипло сказал я.

Хотя Снаут и заверил, что не собирается предстать перед нами в парадной форме, он все-таки сменил сетчатую майку на светлую, слегка помятую рубашку, а запятнанные полотняные штаны на коричневые, тоже слегка помятые брюки с широким поясом – фасон, который был в моде у мужчин «бальзаковского возраста» лет пятнадцать, а то и двадцать назад. Остановившись на пороге, он кивнул мне, а потом подчеркнуто вежливо поклонился Хари, исподлобья глядящей на него. Она ответила едва заметным кивком.