Михаил Крюков - Еретическое путешествие к точке невозврата

Увидев неожиданно побледневшее лицо монаха, Вольфгер встревожился и предложил ему отложить отъезд на два-три дня до полного выздоровления, на что отец Иона слабым, но бодрым голосом сообщил, что на самом деле он отлично себя чувствует и к путешествию готов, только немного переволновался. Вот он ещё самую чуточку полежит, и можно будет выступать. Вольфгер пожал плечами и отошёл.

Островком ледяного спокойствия посреди всей этой раздражающей педантичного барона суеты был Карл, который в точно назначенное время вывел из конюшни своего громадного жеребца, уже осёдланного, с собранными седельными сумками и притороченной секирой, отполированное древко которой потемнело от времени и частого использования. За жеребцом Карла на чумбуре шли две тяжело нагруженные вьючные лошади.

Увидев, что сборы ещё не закончены, Карл, не торопясь, поставил лошадей у коновязи, уселся у тёплой каменной стены и закрыл глаза.

Вольфгер злился — он терпеть не мог сборов и предотъездной суеты. С каждой минутой ему всё сильнее хотелось плюнуть на задуманное путешествие, которое теперь представлялось ему глупой и никчёмной затеей, и остаться дома. Замковый двор, который ещё недавно казался ему знакомым до мелочей, скучным и надоевшим, теперь выглядел уютным и родным.

Барон посмотрел на два миндальных дерева, которые когда-то посадил его отец у входа в часовню. Видно, у него была счастливая рука, потому что саженцы прижились, быстро пошли в рост и весной окутывались розовым цветочным дымом, а по вечерам пахли тонко и нежно. Матушка, которая часто прихварывала, любила сидеть на стульчике у открытых дверей часовни под миндалём и, закрыв глаза, слушать, как отец Иона репетирует с детским хором — у монаха был несильный, но приятный баритон. Торжественная церковная латынь плыла по мощёному камнем двору, смешиваясь с запахом миндаля и светом угасающего дня…

Теперь деревья сбросили листья и торчали мёртвыми и корявыми скелетами.

Вольфгер, знал, что близится момент, когда ему нужно будет принимать решение: или, бросив незаконченные сборы, уезжать, или, прекратив подготовку к отъезду, оставаться. Не желая нагрубить кому-нибудь или, храни Господь, ударить под горячую руку невиновного, барон решил выехать из замка, чтобы подождать отстающих на дороге.

И вдруг, как по волшебству, все приготовления разом закончились, Карл легко бросил привычное тело в седло, а отец Иона взгромоздился на специально подобранного для него старого мерина, который из всех аллюров признавал только шаг.

— Ну, благослови Господь, — сказал монах и перекрестился на часовню.

Высыпавшая проводить хозяина челядь дружно закрестилась, кто-то из женщин громко шмыгнул носом.

Вольфгер толкнул каблуками своего боевого вороного, кованые копыта прогрохотали по доскам подвесного моста, и они выехали из замка. На барбакане[15]хрипло взвыла труба. Вольфгер оглянулся и увидел, как полотнище флага с его родовым гербом ползёт по башенному флагштоку вниз.

Хозяин покинул свой замок.

Поначалу дорога казалась лёгкой. Утренний промозглый туман рассеялся, выглянуло солнце и поползло по бледно-голубому небу. Заметно потеплело, лошадиные копыта глухо стучали по утоптанной земле, по сторонам дороги тянулись с детства знакомые места. Поворот, ещё поворот, и вот уже замковые стены скрылись за верхушками деревьев. Вольфгер в последний раз оглянулся и увидел серый контур бергфрида на фоне неба, коническую крышу и балкон, напоминающий кольцо на толстом каменном пальце.

Больше он не смотрел назад.

Сначала Вольфгер опасался, что старый монах будет быстро уставать и окажется обузой в отряде, но отец Иона держался в седле на удивление хорошо, выглядел бодрым и с интересом обозревал окрестности, вполголоса бормоча какие-то латинские молитвы и перебирая чётки.

Вольфгер ехал первым, привычным цепким взглядом обшаривая дорогу на предмет возможных опасностей, за ним ехал монах, а замыкал маленький отряд Карл, ведя в поводу вьючных лошадей.

По правую руку в осенней дымке за пологими холмами, поросшими ельником, виднелись отроги Рудных гор, а слева тянулись бесконечные поля и перелески. Кое-где лес был сведён, и на вырубках виднелись крестьянские делянки, огороженные кривыми плетнями. Урожай был уже убран, на маленьких, неровных полях оставались только стожки подгнившего сена, да качалось под ветром тряпьё на пугалах.

Пару раз, не останавливаясь, они проезжали через деревеньки, состоявшие из двух рядов хижин-развалюх вдоль дороги, огородиков с осевшими от дождей грядками и колодца. По бедности населения в деревнях не было даже часовен, только на околицах стояли деревянные распятия. Крестьяне выглядели испуганными и какими-то забитыми, увидев вооружённых всадников, женщины хватали детей и убегали, а мужчины до земли кланялись богатому господину в латах, с золотой баронской цепью, позвякивающей о стальной нагрудник, и его спутникам.

Вольфгер разглядывал крестьян, пытаясь заметить у них признаки бунтарских настроений, о которых говорил Иегуда бен Цви, но деревни и их обитатели выглядели на редкость мирно и обыденно. «Посмотрим, что будет дальше, — подумал барон, — может, у страха глаза воистину велики, и купец увидел то, чего на самом деле нет и в помине?» Ему стало спокойнее.

Поскольку провизии в дорогу взяли предостаточно, в деревнях решили не задерживаться, а ехать до сумерек и заночевать в лесу.

Сберегая лошадей, ехали шагом.

Во второй половине дня погода начала портиться. Небо затянуло серой хмарью, солнце спряталось за невесть откуда набежавшими тучами, сразу стало холодно, сумрачно и промозгло. В воздухе повисла сырость, время от времени отжимавшаяся мелким, противным и очень холодным дождём, забирающимся под одежду. Вольфгер накинул поверх кольчуги тяжёлый грубый плащ и укутался в него, накинув полы на круп коня. Несмотря на это, поддоспешник барона вскоре отсырел и казался страшно тяжёлым. Всё стало липким, мокрым и противным.

Мысль о том, что ночевать придётся в насквозь промокшем лесу, настроения не улучшала, о плохой погоде барон как-то не подумал, хотя дожди в это время года в Саксонии были делом обычным.

Вольфгер придержал коня и, поравнявшись с Карлом, спросил:

— Может, заночуем на постоялом дворе? Есть тут какой-нибудь по дороге?

— Нет, — помотал головой Карл, размазывая дождевые капли пятернёй по лицу. — До темноты будет ещё одна деревня, но там никакого постоялого двора нет — беднота… Можно, конечно, переночевать и в крестьянской хижине, но тогда придётся выгнать хозяев на улицу. Да и блох наберёмся, потом не избавишься от них, загрызут до смерти, а до хорошей бочки с горячей водой ещё ехать и ехать…