Алексей Корепанов - Круги рая

— Здравствуйте, — сказал я.

— Все гуляешь, приятель? — ответил он рассеянно. — Чего же вчера не зашел?

— Не сумел. Но я только что говорил с Печальными Братьями. По телефону, в типографии. Сегодня с ними встречусь.

Мэр с иронией посмотрел на меня, поднялся, взял со стеллажа какие-то бумаги, бросил на стол и принялся перебирать. Видно было, что делает он это абсолютно бесцельно, лишь бы убить время.

— Давай, действуй, — сказал мэр. — Встречайся, говори. Чем не занятие?

Я понял его. Он уже смирился. Он уже был готов к финальной сцене и теперь пальцем о палец не ударит, чтобы постараться что-то изменить.

— А эвакуацию организовать вы не думаете? — спросил я его.

Мэр пожал плечами:

— А зачем? Если надо — они и там достанут.

Убеждать его в чем-либо было бесполезно. Да и некогда мне было его убеждать.

— Я пошел.

— Будь здоров, приятель. Привет Печальным Братьям.

Мэр потянулся к стеллажам за очередными бумагами, дым от зажатой во рту сигареты лез ему в глаза и он недовольно морщился.

Я закрыл тяжелую дверь с завитушками и вышел из мэрии. Я хорошо понимал, что мои шансы составляют величину, бесконечно близкую к нулю. У «Подвальчика веселых сновидений» меня, конечно, встретят. Сначала долго будут рассматривать из какого-нибудь окна, пока не убедятся, что я действительно один. Один я им ничего сделать не смогу. Если замысел Печальных Братьев серьезен — я им не помешаю. Если же они задумали грандиозную, хоть и не очень веселую шутку, то задержат меня до тех пор, пока вдоволь ею не насладятся. Чтобы я не старался убедить людей в том, что это не более, чем шутка.

Впрочем, Печальные Братья, конечно, знали не хуже меня, что никого и ни в чем мне убедить не удастся. Ну вот, в порядке эксперимента…

У подъезда стоял пожилой мужчина в строгом черном костюме. Он держал за волосы большую куклу с голубыми глазами. Пока я подходил, мужчина медленно оторвал у нее ногу в белой туфельке, повертел перед собой, словно не зная, что с ней дальше делать — и бросил на тротуар. И принялся за вторую.

Я поздоровался, но ответа не получил. Послышался негромкий хруст — и вторая нога последовала за первой.

— Я знаю, как найти Печальных Братьев, — сказал я, наблюдая, как он выкручивает у куклы руку.

Ответа опять не последовало. Мужчина с печальным лицом молча и сосредоточенно продолжал свое занятие.

— Я знаю, где их искать, — повторил я на всякий случай, уже понимая всю бесполезность разговора. Впрочем, я понимал это еще до его начала. — Можно им помешать.

— Туда нам и дорога, — недружелюбно ответил истязатель кукол.

Он подержал сломанную игрушку еще немного, отшвырнул, серьезно посмотрел на меня печальными глазами и скрылся в подъезде.

Вот и все. Глас народа, как говорится…

И все-таки я должен был использовать последний шанс.

На улицах было на удивление много людей. Они поодиночке стояли у подъездов, сидели на тротуарах, бесцельно бродили вдоль домов. Они ждали.

Мне вспомнился старый рассказ: однажды всем приснилось, что через день они умрут. Думаете, кто-то пытался сопротивляться? Нет, вечером все просто легли спать. Здесь получалось нечто похожее.

Унылое серое небо цеплялось брюхом за крыши домов, тишину нарушало лишь шарканье подошв по тротуару. Люди ждали.

— Послушай, друг! — произнесли рядом и я очнулся от невеселых размышлений.

Снизу вверх смотрел на меня задумчивыми глазами карлик. Карлик очень смахивал на гофмановского Циннобера. Голова его торчала прямо из плеч, короткое туловище походило на бочонок и неуверенно держалось на сравнительно длинных и тонких ножках. Его костюм состоял из короткой жилетки, из-под которой высовывалась грязная майка, и брюк, кончавшихся где-то на полпути между коленями и босыми ступнями. Тонкие губы карлика растянулись в грустной извиняющейся улыбке.

— Сегодня ночью ко мне пришли сожженные руки, — доверчиво сообщил Циннобер и часто заморгал. — Я лежал, не мог заснуть, а они открыли дверь — и ко мне. — Карлик замолчал и вздохнул. Откровения его были вполне в стиле Гофмана. — Ползли, ползли, уцепились за одеяло и прямо на грудь. Вот сюда. — Карлик ткнул пальцем в грязную майку. — Пошевелились, прижались ладошка к ладошке и затихли. Так всю ночь мы и пролежали.

Циннобер снова вздохнул и грустно и выжидающе посмотрел на меня. Надо было что-то ответить.

— А потом они ушли?

Карлик заморгал еще чаще и окинул меня взглядом, полным удивления.

— К-как ушли?.. — пробормотал он, запинаясь, и с сожалением покачал непомерно большой головой, покрытой редкими кустиками седых волос. — Ты разве не видишь, друг? Вот же они, под плащом.

Он распахнул жилетку и еще раз продемонстрировал ветхую майку. Глаза наши встретились и я прочитал в его взгляде тихое сострадание. Он сочувствовал моей слепоте.

— Голубая Танцовщица умерла, а я так ее любил, — кротко признался карлик, подтягивая короткие брюки. — Я бы отрезал ее руки и тоже положил на грудь… Но ее спрятали, и никто не хочет сказать, где… Ты не знаешь, друг? — В голосе Циннобера звучали мольба и надежда.

Я развел руками. Мне было очень плохо. Я ничем не мог ему помочь. Никому не мог помочь.

— Жаль, — Циннобер вздохнул, ссутулился и, отойдя от меня, сел на край тротуара. Время от времени он осторожно проводил рукой по груди, словно опасаясь, что его воображаемая жуткая ноша может исчезнуть.

Я двинулся дальше по улице, искренне не желая больше ни с кем встречаться, и вдруг ощутил какую-то неустроенность. Мне показалосъ, что я упустил некий важный момент, не доделал что-то, отправившись к «Подвальчику веселых сновидений». Кстати, не спросил у мэра, где искать этот «Подвальчик»…

Немного поразмыслив, я понял, что хотел бы увидеть Равнодушную.

Тогда, в тот уже бесконечно далекий вечер, когда я попал к ней домой, Равнодушная зарыдала. Сидела, съежившись в кресле, уткнувшись лицом в широкий рукав черного платья, и плечи ее вздрагивали. Я хотел встать, подойти к ней, как-то успокоить — но не успел. Девушка подняла заплаканное лицо, резко отбросила назад черные волосы и презрительно сказала:

— Думаешь, боюсь? Нисколько! Только не нужно было предупреждать. Тогда бы он не ушел…

Я понял, что она говорит о том, чей бокал остался недопитым в одной из комнат.

— Тогда бы вместе… До самого конца… — прошептала девушка и с силой провела ладонью по глазам. — А, что говорить! Получил свои газеты — и проваливай.

«Одиночество, — думал я, шагая к „Приюту уходящих в никуда“. — Они все здесь страшно одиноки…»

В «Приюте», кажется, ничего не изменилось. Царству теней не было никакого дела до гибели Города. Троица в углу воспринималась уже как часть интерьера и у меня возникло сомнение: действительно ли люди там сидят? Или это большие заводные куклы для придания бару особого колорита?