Владимир Михальчук - Вернуть себе клыки

Над окном висело большое распятье Христа, украшенное двумя украинскими вышивками – «вышиванками». К нему и подошла старуха. Она трижды перекрестилась, поклонилась и прошептала короткую молитву. Затем вытащила из-под стола черное покрывало и завесила распятье, зацепив непроницаемую ткань за специальные гвоздики на стене.

– То, что мы делаем, – объяснила бабка, – богу противно. Потому пусть не смотрит.

Иштван пожал плечами. Его сейчас не интересовала теология. В мыслях вертелся полный золота чемодан, взгляд остановился на запечатанной бутылке водки, стоявшей в самом центре стола.

– Хочешь? – ведьма проследила направление взгляда.

Слесарь взглотнул и покивал.

– Нельзя, – пригрозила узловатым пальчиком старуха. – Водка для дела нужна.

Мозговой вздохнул и рассеянно поерзал на стуле. Разводной ключ он прислонил рядом с ножкой. Так, чтобы в любой момент достать. Он помнил приказание – «убить во время колдовства!». Но сейчас герою совершенно не хотелось этого делать.

«Что мне какая-то дряхлая баба? – размышлял он. – Хапну чемодан – и в Турцию. А там ни один бог не найдет…»

– Кого приворожить надыть? – еще раз спросила ведьма. – Волосы принес?

Иштван сообщил, что волос нету, недавно облысел почти.

– Вон, только на затылке немного осталось, – пожаловался он.

– Еще за десять процентов души сделаю тебе пышную шевелюру, – пообещался старуха. Она сумела разглядеть в посетителе не слишком умного персонажа. Откуда же ему знать, что необходимы локоны той, которую надлежит заколдовать. – Берешь густую челку в обмен на десять дополнительных процентов?

Слесарь не согласился.

«Двадцать процентов – не десять, – прикинул он. – Лучше пусть десять возьмет. А то кто ее, ведьму паршивую, знает? Вдруг наколдует что против меня?»

– Тогда давай своей девицы описание, – старуха не стала уговаривать позднего клиента. – Да побыстрее давай. Поди, час ночи уже, до первых петухов недалеко.

Иштван перевел дух и начал в деталях, со вкусом, описывать внешность Людки-продавщицы. Другого кандидата на пьяную голову не нашлось.

Ведьма что-то забормотала. В ее груди клокотали приглушенные хрипы. Монотонное дребезжание, побулькивание, визгливые басы… Голос оказался настолько страшным и потусторонним, что слесарь даже положил ладонь на рукоять разводного ключа. Зашуршала бумага.

«Неужто бесы у нее внутри шевелятся? – думал Иштван, прислушиваясь к страшным хрипам старухи».

«Проклятая астма, – думала ведьма».

Бабулька вскинула руки в ритуальном жесте и повернулась к слесарю спиной. Она поклонилась каменной кадке, отвесила поклоны каждому цветку.

Слесарь вдруг разглядел, что головка каждого цветка имеет форму хищного рта. Полные губы пошло приоткрывались, из-за бутонов выглядывали угольно-черные пестики.

Миролюбивое настроение как ветром сдуло. Герой почувствовал, что не только готов убить старуху, но и размозжить каждую ее дряхлую косточку.

– Это что за цветы такие? – пробормотал он.

Ему не ответили, лишь приоткрылось распятье, когда темная ткань сползла с одного гвоздя. Христос угрюмо посмотрел на слесаря.

– Убить? – глухо спросил у распятья Иштван, но Иисус не ответил.

Бабка тем временем вовсю размахивала руками над каменной вазой. Ее голос огрубел и совершенно не походил на женский. Посетителю показалось, что перед ним самый настоящий демон – выбрался из Преисподней и оделся в шерстяной свитер, косынку и валенки.

Один из цветков вдруг вытянулся в струнку, словно солдат. Листики затрепетали на невидимом ветру. Иштван вскрикнул.

Не дожидаясь окончания ритуала, слесарь размахнулся увесистым разводным ключом. И обрушил его на макушку ведьмы.

Старуха оглушительно закричала множеством голосов. Из разбитого черепа выплеснулась темно-бурая жидкость. Разбитые мозги окатили героя, брызнули на белоснежные стены и на цветные вьетнамские обои.

Бабка упала на колени, ухватившись руками за кадку. Ваза перевернулась и цветы, вперемешку с землей, покатились Иштвану под ноги. Головки цветков заплескали лепестками и листиками, будто в попытке взлететь. А ошалелый от ужаса и содеянного, слесарь давил их тяжелыми резиновыми сапогами.

Крика старухи медленно затихал, но превращался в ультразвук. Рядом с домом отчаянно залаяли собаки. Занавешенное тюлю окно треснуло и брызнуло на улицу каскадом серебристых осколков. Иштван уронил свое оружие и зажал уши.

Спустя какое-то время он понял, что бабка умолкла. Но крик по-прежнему вырывался из разбитого окна.

Повернув голову, слесарь увидел красивую девушку, лет двадцати. Симпатичная, в белом халатике медсестры. Она стояла в дверях и заливалась слезами, прижав тонкие пальчики к побледневшим щекам.

– Убил! – орала девица. – Милиция!

«Странно, – подумал Иштван Игнатович. – Обычно менты не приезжают так быстро».

Вопреки ожиданиям слесаря, на улице послышался визг тормозов и завывание милицейского «воронка».

– Где-то тут, – сказал кто-то негромко. – Двое остаетесь в машине, остальные – за мной.

Звук от передернутого затвора сухим щелчком разнесся по ночной улице.

И тут случилось что-то совершенно невозможное. С явным намерением кинуть в милиционеров какую-нибудь вещицу потяжелее, слесарь подбежал к окну. И открыл рот от удивления.

Все вокруг остановилось. Бегущие блюстители закона так и замерли с коротконосыми автоматами наперевес. Свет от фар «бобика» словно бы обрезало на половине дороги: хотя машина стояла перед подъездом, но освещались лишь несколько метров впереди, стены оставались в тени. Над противоположным домом, распростерши темные крылья, зависла седая сова. Даже вырывающийся пар застыл, точно нарисованный, перед разбитым окном.

– Повезло? – Иштван не слишком задавался ненужными вопросами. Он обрадовано подпрыгнул и двинулся к выходу из кухни.

– Не пущу! – девица расставила руки и грудью перегородила дорогу.

– Какая красивая, – причмокнул губами слесарь. – Дай я тебя…

Кухня наполнилась грохотом и дымом. Что-то сверкнуло, дом затрясся от фундамента до крыши. Выбитые стекла тут же повисли перед треснутыми створками окон.

– Вот этот геройчик! – закричал кто-то.

Тяжелый сапог ударил Иштвана под дых. Слесарь упал и почувствовал, как рифленая подошва второго сапога опускается на голову.

Череп у Мозгового всегда считался самым крепким на сталелитейном комбинате. В очень нетрезвом состоянии Иштван забивал гвозди. Лбом – на спор. Лишь бы только дали достойные деньги.

Потому страшный удар не поверг слесаря в пучину бессознательного. Падая, он ухитрился подхватить со стола непочатую бутылку спиртного. И тихонько забулькать ею, откусив пластиковую крышечку.