Андрэ Нортон - Тень Альбиона

Он подхватил Уэссекса под руку, и они двинулись прочь. «Рейнар» не раскланялся с хозяйкой дома, но этого никто от него и не ожидал: на вечеринках у Евгении были приняты чрезвычайно вольные манеры — это стало почти такой же притчей во языцех, как и царящая здесь скука.

Уэссекс улыбнулся. Мадам принцесса определенно должна быть ему благодарна — после сегодняшнего вечера никто больше не сможет назвать ее званые вечера тоскливыми. Грийо и Уэссекс миновали по пути несколько небольших групп гостей, преувеличенно оживленно беседовавших обо всем на свете. Мало кто из них отрывался от разговора, чтобы взглянуть на проходящих мимо «Рейнара» и Грийо. Чем был хорош салон Евгении — не считая превосходной кухни, — так это тем, что здесь можно было встретиться с кем угодно и обсудить все что угодно. И все гости, от коротко стриженных Incroyables[3] и их неряшливых девиц до затянутых в корсеты и тщательно завитых haute bourgeois,[4] были воодушевлены одной и той же идеей — о том, что на Франции лежит моральное обязательство поработить половину мира.

Двое мужчин добрались до буфета. Уэссекс откинул кружевные манжеты и налил вина себе и своему спутнику. Грийо тем временем с напускным отвращением разглядывал эксцентричный наряд «Рейнара».

— Но, дорогой друг, чего же вы от меня хотите? — вежливо возразил Уэссекс, перехватив взгляд Грийо. — Ведь всему свету известно, что война — естественное состояние человека, но при этом некоторые не любят грубых военных маневров. Каждый выбирает то поле битвы, на котором он может преуспеть.

Грийо фыркнул и залпом осушил свой бокал. Уэссекс налил ему еще. Над буфетом ярко горели восковые свечи, закрепленные в позолоченных деревянных гирляндах, и их свет отражался в зеркалах, развешанных по стенам.

— Ах, поле битвы… — Почему-то выбранное Уэссексом слово особенно позабавило месье Грийо. — Но битва битве рознь — разве не так, дорогой шевалье?

Притворщик из Грийо был неважный. Даже если бы Уэссекс еще не догадался о его предательстве, сейчас он непременно бы насторожился — такое ликование звучало в голосе Грийо.

— Именно так. Вы совершенно правы, — Уэссекс упорно продолжал играть глуповатого и рассеянного Рейнара.

— Но вы мне не доверяете, дорогой Рейнар. — При этих словах улыбка Грийо стала еще более жестокой. — Может, прогулка по саду оживит ваш ум?

Если Грийо надеялся, что, заслышав это предложение, Уэссекс хоть на йоту выйдет из образа Рейнара, то его ждало жестокое разочарование.

— Конечно, дорогой Грийо, пойдем прогуляемся, если вам так угодно, — вежливо отозвался Уэссекс. Но пальцы его крепко сжали рукоять очень маленького пистолета, лежавшего у него в кармане.

Маленький садик принцессы Евгении был предназначен для того, чтобы им любовались в ночи. Узкие дорожки, вымощенные белым камнем и толчеными раковинами, вились среди декоративных растений, посаженных с таким расчетом, чтобы поощрять любовные свидания. Высокие стены укрывали садик от улицы и от излишне любопытных глаз со стороны соседних домов.

— Дорогой шевалье, а вас не удивляет, что в саду мадам la Prrincesse так тихо?

— Удивляет? — с прежней вежливостью переспросил Уэссекс. Он бросил взгляд через плечо. Их уже нельзя было увидеть из дома. Отлично.

— Тот англичанин, что сидел здесь, ныне ждет Жакерию на кухне — но ему недолго осталось скучать в одиночестве. Поцелуй Madame la Guillotine — вот что он запомнит навеки! И так умрут все враги Франции!

Внезапно из дома донесся крик. Грийо закопошился, пытаясь вытащить из кармана громоздкий пистолет — явно уже заряженный, взведенный и приготовленный специально для этого момента. Уэссекс терпеливо наблюдал за всем этим. Герцог не собирался отбирать у Грийо оружие — по крайней мере пока: он не хотел привлекать к себе внимания стрельбой.

— Дорогой Грийо, теперь, когда вы все обнаружили, мне хотелось бы получить ответ лишь на один вопрос, — произнес Уэссекс по-английски, и голос его сейчас совершенно не был похож на голос «гражданина Рейнара».

Уэссекс заговорил, чтобы замаскировать тихий щелчок, раздавшийся, когда он нажал на потайную кнопку на ручке лорнета. Взмах кисти, и стекла повисли. Теперь их соединял с изукрашенной позолоченной ручкой лишь тонкий шнур из витого шелка. Шнур не был предназначен для той работы, которую намеревался выполнить с его помощью Уэссекс, но ничего, сойдет.

— Скоро вы будете отвечать на вопросы, а не задавать их, английская cochon![5] — напыщенно воскликнул Грийо.

В доме раздался грохот, и Грийо развернулся в ту сторону, на роковую долю секунды выпустив из вида своего спутника. Когда он отвернулся, Уэссекс набросил витой шнурок ему на шею, затянул, едва не опрокинув низкорослого противника на спину, и придержал, чтобы тот не вырвался.

— И все же я спрошу, — тихо шепнул он на ухо Грийо, пока француз умирал. — Вы что, и вправду решили, будто можете безнаказанно приговорить англичанина к смерти? Так не делается, дорогой Грийо. Вам следовало предварительно посоветоваться со мной.

Уэссекс пытался словами заглушить горечь, терзавшую его душу. Благородная смерть на палубе корабля или на поле боя может стать уделом любого мужчины — но эта ведущаяся исподтишка Игра теней, это оружие, среди которого даже не встретишь честного клинка!..

Грийо обмяк, и Уэссекс опустил мертвое тело на землю. Герцог продел шелковый витой шнурок обратно в ручку своего лорнета, оттащил труп под прикрытие зарослей какого-то декоративного кустарника, а затем стянул с себя камзол и жилет шевалье Рейнара. Несколькими проворными движениями он вывернул жилет наизнанку, спрятав ярко-алый расшитый узорами китайский шелк под личиной скучного и респектабельного серовато-бежевого атласа. В доме снова раздался крик — на этот раз более громкий. Затем послышался звон бьющегося стекла и женский визг. Жаки так же легко переходили к грубости, как и их предшественники времен пика Террора; их девиз был известен всему миру: «Чрезмерное рвение при защите Свободы — не порок». Уэссекс искренне пожелал соотечественникам Жаков наслаждаться их обществом.

Прислушиваясь к шуму, Уэссекс вытащил пластины корсета, придававшего его костюму столь эксцентричную форму, зашвырнул их в кусты и натянул на себя камзол из тускло-коричневого бархата, лишь отдаленно напоминающий по фасону его прежний наряд. В каблуках туфель Уэссекса было запрятано по пять золотых наполеондоров. Этого должно хватить, чтобы добраться до гостиницы, стоящей у дороги на Кале, — там герцога ждали новая одежда, другие документы и быстрый конь, — если только Жаки еще не вышли на его укрытие. Но де Моррисси — если, конечно, покойный месье Грийо не соврал — лежит сейчас связанным в доме. Возможно, туда можно пробраться — пока еще можно и освободить его, пока Красные Жаки бьют чашки в гостиной.