Алексей ПЕХОВ - Ночь в Шариньильском лесу

– В чем дело, отшельник? Что это за шутки? – как можно спокойнее произнес я.

– Пойдем, я вас познакомлю, – с ехидной усмешкой попросил меня дед.

– Ты последнего ума лишился Морис?!

Старик на миг вздрогнул, а затем ухмыльнулся.

– Смотри-ка! Догадался! Как, если не секрет?

– Нашивка на твоем камзоле. Она, правда, почти стерлась. Но золотая "М" в ромбе еще видна. Тот самый герб кардинала-отступника, о котором ты мне говорил. Ну и ногу ты подволакиваешь. Смею предположить, что это тот самый удар серебряной цепью.

– Умно. Жаль, что тебе придется умереть. Я мог бы тебя и здесь прикончить, но кровь… заляпаешь мне пол дома, я во век не отмою. Вставай. Пой…

Но я уже не слушал. Перевернул дубовый стол, крышкой к отшельнику, а сам нырнул под него. С грохотом на пол упали кружки и бутылка вина. А затем раздался выстрел из ружья старика. Тяжелая ружейная пуля глухо ударилась о дубовые доски стола и выбила дождь щепок. Комнату заволокло сизым пороховым дымком. Я слышал, как старик ругнулся и, выскочив из-за стола, нажал на спусковой крючок пистолета. Рука дернулась от отдачи, моя пуля попала Морису в ногу и заставила его, развернувшись вокруг своей оси упасть на пол, зажимая рану рукой. Комната еще больше заполнилась пороховым дымом, я уже еле-еле различал противоположную стену.

– Дьявол! – выругался Морис, отползая к стене.

Я отбросил бесполезный пистолет в сторону и обнажил палаш.

– Ко мне! Скорее ко мне! Убейте его! – надсадно крикнул старик, а затем произнес Слово.

В комнату влетели белый снег и темная ночь. Ослепительно-белая гигантская волчица сверкала голубыми кристаллами глаз. Ее шерсть искрилась, как будто она оказалась покрыта инеем или тонкой алмазной сеткой. Карие глаза черного волка горели бешенством и жаждой смерти.

Здоровые волки. Действительно здоровые. Размером больше матерого ирландского волкодава. Шерсть на загривке стоит дыбом, уши прижаты к голове, верхняя губа приподнята, выставляя на показ белые, гигантские клыки. Самые настоящие оборотни. Те самые оборотни из историй старого отшельника.

Кровь почти перестала сочиться из ноги Мориса. Но он все равно сидел возле дальней стены. Морис произнес Слово. Морис менялся. Я видел, как медленно увеличиваются его зубы, как западают глаза и начинает появляться серая шерсть. Трансформация Высших требует времени.

Между тем белая волчица отошла к отшельнику, прикрывая его от моих возможных атак. Черный волк, глухо рыча, двинулся вперед.

Он был быстр, чертовски быстр, и он прыгнул на меня практически без разбега, с места, взвившись в воздухе черной и яростной смертью. Я бы распрощался с жизнью, если бы не годы тренировок проведенных на фехтовальном плацу. Отпрянув в сторону я взмахнул перед собой палашом. Раздался человеческий крик боли, и оборотень упал куда-то в угол, за мою спину, а его передняя отрубленная лапа шлепнулась на пол прямо перед моими ногами, разбрызгивая кровь. Я бросил на нее мимолетный взгляд, краешком сознания отмечая, что это уже никакая не лапа, а человеческая рука с татуировкой русалки. Так-так. Морячок! Оборотень выл от боли где-то у меня за спиной. Чудесно! Его пока можно сбросить со счетов!

Увидев, что случилось с ее волком, волчица яростно пошла на меня. Казалось, она увеличилась в размере. Вся ее ослепительно белая шерсть оказалась вздыблена. Льдисто-голубые глаза ослепительно сияли. Но стоило мне выставить перед собой палаш и она остановилась. Видно поняла, что меня просто так не одолеешь.

Держа оружие двумя руками, я медленно отступал к двери. Волчица, глухо рыча, шла за мной, выискивая голубыми глазищами изъян в моей обороне. Шаг. Еще. И еще. Черный почти отрастил себе новую лапу. Он уже ковылял ко мне справа, еще минута, максимум две и все мое преимущество растает без следа. Шаг. Еще один. Дверь почти рядом. Совсем чуть-чуть. Морис уже встал на четвереньки, в нем почти не осталось ничего человеческого. Грудь раздулась, разорвав одежду, морда стала тупой, громадные желтые зубы своим видом могли напугать целую армию.

Вот, наконец, и дверной проем. Волчица глухо зарычала, синие глаза горели лютой ненавистью и жаждой убийства. Моя нога за что-то запнулась. Ага! Фонарь. Отшельник так и не удосужился убрать его от двери. Я подкинул стеклянный фонарь ногой и он, как огненная комета пронесся по комнате и разбился об морду опешившей волчицы, разбрызгивая вокруг себя огненный фонтан искр. Волчица, издав человеческий вопль боли и ужаса, огненным шаром заметалась по комнате, разнося пламя. Я выскочил в дверной проем и, отбросив в сторону палаш, захлопнул тяжелую дубовую дверь. Еще несколько секунд мне понадобилось, чтобы подпереть ее здоровенным поленом. Я едва успел. Ужасный рев, а затем удар громадного тела в дверь. Морис, наконец, завершил трансформацию. Немного поздно, мой дорогой любитель сказок!

Удар! Еще удар! Дверь ходила ходуном, но пока еще не собиралась падать.

Я поднял палаш с пола и подошел к двери. Ощутимо пахло дымом. Белая волчица все-таки умудрилась поджечь дом. Оборотни оказались в ловушке. Единственный выход закрыт, а через окошко пролезть сможет разве что кошка.

– Ну что Морис? Доигрался? – с усмешкой спросил я через дверь. – Гостей разве так встречают? Вот теперь тебе не долго осталось до встречи с твоим Хозяином. Не ты ли говорил, что огонь не очень приятная вещь для оборотней? Гори волк! Гори!

Из-за двери раздался тоскливый вой обреченных на смерть существ. Я, молча, не оглядываясь, вышел в ночной лес. В окнах сторожки было видно разыгравшиеся пламя, пожирающее маленький домик изнутри. Из-под крыши валил дым. Вой не прекращался ни на минуту. Я отошел от дома и принялся наблюдать, как всепожирающий огонь разрастается все сильнее и сильнее. Вот вой захлебнулся, и осталось всего лишь два голоса.

– А еще, кроме серебра и огня, оборотня может убить только другой оборотень. Вот только после убийства собрата он перестанет быть оборотнем и снова станет человеком, – ожили у меня в голове слова лесника.

Я колебался, колебался всего лишь миг, а затем сам, как совсем недавно Морис, произнес Слово. Мир мигнул и окрасился в багрово-красные тона. Меня скрутила боль. Боль трансформации и памяти…

Проклятый старик, с такой правдивостью поведавший мне первые три истории, допустил досадные неточности в последней. Память, непостижимая память двухлетнего ребёнка, мгновенной вспышкой озарила меня, захватывая в водоворот событий и увлекая в прошлое.

Вот я сижу на мягкой зелёной траве, играя с громадной волчицей, в которую превращается временами моя матушка. Вот мой отец, Огюстен де Риньяк, выбегает из густорастущих деревьев с мушкетом, разыскивая запропавших жену и сына. Он с ужасом смотрит на громадную волчицу, не подозревая, что это его жена, вскидывает мушкет к плечу и без промаха стреляет в серое тело моей матери, точно попадая ей в сердце. Матушка падает на изумрудную траву, истекая рубиновыми каплями крови, смотря полными мольбы глазами на моего отца. Одна простая пуля не может убить её, попав даже в сердце. Но отец неумолим, в своём слепом неведении и желании защитить меня, двухлетнего ребёнка. Он отбрасывает бесполезный мушкет, выхватывает свою саблю и сплеча отрубает матушке голову. На наших глазах поросшее шерстью тело превращается в обнажённое женское с простреленным сердцем, прекрасное даже в своей смерти, а волчья голова возвращается к милым чертам моей матушки.