Андрей Левицкий - Кланы Пустоши

Он поднял пистолет и выстрелил вверх. Раздался хлопок, в небе над фермой вспыхнул огонь.

А затем, с коротким промежутком, прозвучали два взрыва.

Сначала разлетелась телега, стоящая возле дома, горящие щепки ранили прячущихся за ней батраков. И почти разу после этого за спиной фермера поднялся фонтан земли и пламени.

Несколько человек с перепугу выстрелили в Макоту, но тот с необычной для толстяка прытью отскочил и спрятался за железной бочкой, стоявшей у ворот. Эхо взрывов еще не стихло, когда атаман прокричал:

— Ефра, накажи, чтобы убрали стволы! Иначе сгорит твоя ферма!

Ефраим был единственным, кто не шелохнулся, когда прозвучали взрывы. Услышав Макоту, он оглянулся и сказал своим людям:

— Не стрелять!

За телегой стонал раненый, из дома доносились детский плач и причитания женщин. Макота выбрался из-за бочки, выпятил грудь и подбоченился.

— Ну так чиво, ты не знаешь, че привез мой караван? Дык я обскажу. Я ж выгодную сделку совершил, слышь, Ефра, обменял мясо сайгаков на одну редкостную штуку. Сам я в оружии не очень кумекаю, но мне сказали, она называется «миномет калибра сто двадцать миллиметров».

Суровое лицо Ефраим дрогнуло, в глазах плеснулся страх — лишь на мгновение, однако Макота заметил. Он не умел ни писать, ни читать, но в людях разбирался хорошо, иначе не стал бы тем, кем стал. Фермер испугался, а значит, пора выложить все начистоту.

— Я сказал «одну редкостную штуку»? — произнес атаман громко, чтобы слышали все на фермерском дворе. — Не-не, то я ошибся. Минометов у меня два. Я, слышь, завел связи среди оружейников, думаю перебраться в Харьков. Но это позже, ясное дело. Щас надо все вопросы здесь порешать. Так ты слушай… все слушайте! Минометы стоят там… — он неопределенно махнул рукой за ограду. — Они на холмах спрятаны, каждый мои люди охраняют. Помногу людей. Прежде, чем вы их найдете и раздолбаете, ферму сравняют с землей.

Атаман замолчал, предоставив Ефраиму самому делать выводы.

И фермер быстро сделал их. Он спросил:

— Сколько?

— Половину, — сказал Макота. — А чиво? Скока и с остальных.

Ефраим качнул головой.

— Четверть.

— Половину. Почему я тебе скидку делать буду?

— Четверть. Спалишь ферму, вообще ничего не получишь.

— Та неважно оно мне. С Бориской все одно покончу, не буду сговариваться. Не люблю я его, он гордец. Я, слышь, и так имею с других фермеров больше, чем могу потратить.

— Много не бывает никогда, — возразил Ефраим. — Хорошо, треть. И тогда завтра я не стану помогать Джай-Кану.

Атаман чуток поразмыслил, широко улыбнулся и, шагнув к фермеру, протянул розовую пухлую ручку.

— Лады, треть твово урожая, каждый сезон.

Ефраим посмотрел на ладонь Макоты. Лицо его окаменело. Атаман руку не убирал, глаза поблескивали зло, безжалостно. Фермер сцепил зубы и пожал мягкие пальцы врага.

Теперь спасти Бориса Джай-Кана могло только чудо. Но в эти жестокие времена чудеса перестали случаться на Земле.

Глава 6

Пьяное веселье на первом этаже Дворца каждую минуту могло превратиться в стрельбу с поножовщиной. Свалив в кучу доски со старых стеллажей, бандиты разожгли костер прямо посреди зала. Люди атамана вопили во все горло, хохотали и ругались. Неуверенно переставляя ноги, плясали пьяные шлюхи. Сквозь шум иногда доносились крики женщин, которых притащили с фермы Бориса Джай-Кана.

На третьем этаже Макота устроил свои апартаменты. Зрительные залы мультиплекса и бар на втором этаже отвели под склады, первый этаж он отдал своим людям.

Завернутый в простыню атаман стоял перед большим окном спальни и, посасывая погасшую трубку, разглядывал задний двор, где стояли машины клана. Снизу доносился грохот, звон и крики. Обычно Макота поддерживал дисциплину, хотя после разорения фермы Джай-Кана бойцам надо расслабиться. В конце концов, эта ферма защищалась дольше всех…

Ему и самому не помешало бы выпить чего-то покрепче. Повернувшись, атаман окинул взглядом широкую кровать, где в ворохе смятых простыней лежали две девицы, недавно привезенные из Харькова. Одна рыжая, вторая блондинка. Как же их звать? Вроде Чеченя называл имена… Макота не помнил. Он шагнул к кровати, щелкнув пальцами, велел:

— Вон.

Блондинка спала, а рыжая приподняла голову и посмотрела на хозяина пьяными глазами. Возле кровати стоял столик, на нем — полупустой графин с вином, тарелка с остатками закусок, два бокала. Осколки третьего лежали у ножки кровати.

— Вот коровы! — атаман был рачителен и трепетно относился к дорогим вещам. — Слышь, это ж, как иво… хрусталь!

Проснувшаяся блондинка томно изогнулась на подушках. Рыжая, улегшись поперек кровати, подперла кулаками подбородок.

— Ну разбили… — сонно протянула она.

Макота схватил ее за волосы. Шлюха взвизгнула, длинные ногти царапнули атамана по лицу.

— Ты че делаешь?! — Разъярившись, он ткнул рыжую кулаком в лицо, а блондинку пнул так, что она слетела на пол. Рыжая, похоже, была совсем дурой — до сих пор не поняла, куда попала и кто перед ней. Она что-то вякнула, и атаману пришлось еще пару раз стукнуть ее, чтоб успокоилась.

— Осколки подобрать! — велел он. — И вон отсюда! Быстро, ну!

Блондинка схватила с кровати ночную рубашку, нацепила и, ползая на четвереньках, собрала все, что осталось от бокала. Рыжая кое-как выпрямилась, по щекам ее текли слезы.

— Ну, ты, бесстыжая! — рявкнул Макота. — Валите отседова!

Когда девицы убрались, он оделся, повесил на ремень пистолет с ножом, нацепил соломенную шляпу с широкими полями и вышел наружу. Но тут же вернулся, чтобы накинуть на плечи свою любимую куртку из крепкой черной кожи, с рыжими вставками на плечах, без которой редко показывался на людях.

Стоя возле дверей своих апартаментов, атаман глядел на Чеченю. Тот морщился, трогал стянутое повязкой плечо и часто прикладывался к бутылке.

— А потом он наружу выскочил и давай по мне палить…

— Ну а ты чего ж по ему не палил?

Чеченя облизнулся и глянул по сторонам, будто ожидая услышать подсказку. В бутылке оставалось на глоток, не больше.

— Шакаленок из-под тачки своей выстрелил. Из-под этого…

— Из-под «Панча», — напомнил Макота.

— Ага. На землю упал и вперед. Револьвер у него. По ногам мне! Сапоги испоганил, плесень!

Атаман перевел взгляд на щегольские сапоги порученца. В голенищах зияли внушительные дыры.

— Как же ты ходишь… А-а, у тебя там волчьи пластины вшиты, — припомнил он и похлопал себя по плечам.