Кэтрин Куртц - Адепт

Упрек возымел действие. Перегрин не без опаски покосился на Адама из-под очков и вздохнул.

— Простите меня, — пробормотал он. — Так что вы хотите делать?

— Во-первых, — так же спокойно продолжал Адам, — я хочу, чтобы вы взяли поплавок в руки так, чтобы видеть через него пламя свечи.

— Ладно. — Перегрин повертел шар в руках, глядя на него под разным углом. — Может, мне лучше снять очки? — спросил он.

— Можете, если так вам удобнее. Вы хорошо видите без них?

— Ну, на таком расстоянии достаточно. Это имеет какое-то значение для эксперимента?

— Не особенно.

— Тогда я лучше их оставлю. — Он вдруг подозрительно покосился на Адама. — Уж не гипнотизировать ли вы меня собрались?

— Вот видите, вы знаете все мои приемы, — улыбнулся Адам, откидываясь на спинку кресла. — Вам нечего бояться. Это совсем не то, что Свенгали или граф Дракула, лишавшие своих жертв воли к сопротивлению. Обещаю вам, что вы все время будете сохранять контроль за ситуацией.

Это обещание вызвало требуемую улыбку, пусть и слегка натянутую. Перегрин послушно устремил взгляд на поплавок, а через него — на огонь. Слегка искаженное кривизной стекла пламя, казалось, жило собственной жизнью, превращаясь в причудливые пляшущие фигуры.

Мало-помалу негромкий голос Адама заставил художника расслабиться. Вглядываясь в пляшущий огонь, Перегрин словно купался в его теплом, живом сиянии, заполнявшем все поле зрения. Нарастающий свет словно проникал во все поры его тела и делал его невесомым. Почему-то это казалось совсем не странным, а, напротив, неожиданно знакомым, даже приятным.

Перегрин зажмурился, пытаясь вспомнить, где и когда он так чувствовал себя прежде. Все время он продолжал слышать глубокий, звучный голос Адама Синклера. Слова были ясны, но доносились до него словно издалека.

— Вот так… Продолжайте так же, можете закрыть глаза. Расслабьтесь и плывите. Вам нечего бояться. Вы в полной безопасности. Просто расслабьтесь. Расслабьтесь…

Постепенно с лица молодого художника исчезли последние признаки напряжения. Дыхание его выровнялось, как у засыпающего. Адам на несколько секунд замолчал, но Перегрин только вздохнул и устроился в кресле поудобнее.

— Очень хорошо, — мягко заметил Адам. — Вы меня ясно слышите?

— Да, — ответил тот чуть слышно.

— Отлично. — Голос Адама оставался негромким, успокаивающим. — Вы сейчас полностью осознаете происходящее; вам просто не хочется обращать внимание на посторонние вещи. Вы расслаблены и умиротворены. Теперь я отойду взять одну вещь. Когда я вернусь, я попрошу вас сделать для меня нечто несложное — вы вполне в состоянии сделать это. Вы согласны?

— Да.

Адам отошел к столу в противоположном конце комнаты и вернулся, держа в руках карандаш и чистый блокнот. Перегрин сидел так же, как Адам его оставил: спокойно, неподвижно, зажмурившись.

— Вы все делаете замечательно, — заверил его Адам все тем же тихим голосом. — Поплавок уже помог нам, поэтому я выну его из ваших рук. — Он взял поплавок и положил его на стол. — Вместо него я дам вам карандаш и бумагу. Я хочу, чтобы вы несколько раз глубоко вздохнули, — это избавит вас от остатков напряжения. Потом, когда вы будете готовы, я хочу, чтобы вы открыли глаза и посмотрели на меня — и обычным, и своим внутренним зрением — и нарисовали то, что вы увидели. Вы меня поняли?

Перегрин согласно кивнул и вздохнул несколько раз, его опущенные веки затрепетали. Адам тихо сел на место и принялся ждать, закинув ногу на ногу. Когда художник открыл глаза, взгляд его больше не был затравленным, но светился внутренним сиянием — так разгорается только что заправленная лампа.

Адам не двигался и не говорил ни слова, лишь смотрел на то, как быстро меняется выражение лица Перегрина. Пошарив руками по столу, художник взял карандаш и блокнот и начал набрасывать что-то на бумаге, почти не сводя взгляда с Адама. Порисовав с минуту, он нахмурился и принялся лихорадочно стирать нарисованное ластиком, потом начал рисовать снова. Когда он в смятении стер второй набросок и начал третий, Адам тихо поднялся и положил одну руку ему на плечо, а второй мягко останавливающе коснулся его лба.

— Закройте глаза и успокойтесь, Перегрин, — прошептал он. — Расслабьтесь и забудьте о рисунке. Похоже, задача оказалась сложнее, чем я предполагал. Расслабьтесь и отдохните несколько минут, а я пока посмотрю, что вы нарисовали.

К счастью, ластик не до конца уничтожил следы набросков. Последний из них изображал узкое, бородатое лицо с глубоко посаженными глазами и патрицианским носом над резко очерченным, чувственным ртом. Человек на наброске был одет в стальную кольчугу и остроконечный шлем, какие носили в конце тринадцатого века. На плаще, наброшенном поверх кольчуги, явственно различался восьмиконечный крест Ордена Тамплиеров.

Адам прикусил губу, осознав, что разглядел Перегрин, — эхо давнего прошлого, подробности которого доступны были только самому Адаму, да и то лишь в состоянии глубокого транса, когда их не заглушало бодрствующее сознание. Как психиатр, он предпочитал считать эту “глубокую память” порождением своей психики, трюками сознания, которое пытается справиться с действительностью, обращаясь к фантазиям на тему прошлого, а не к холодным, жестоким реалиям настоящего. Другая, мистически настроенная часть натуры Адама все же верила в то, что это не фантазии, но объяснить он это пока не мог.

В качестве компромисса он позволял себе действовать так, словно это действительно правда, просто принимая на веру и используя подсказки своих “прошлых я”, ибо это, как правило, помогало — даже если применяемые им методы не укладывались в рамки его медицинского образования или даже простой логики, не говоря уже о его принадлежности к религиозной общине, которой он всегда оказывал ощутимую поддержку.

Как бы то ни было, вполне заслуживающие уважения источники свидетельствовали, что род сэра Адама Синклера, баронета, был тесно связан с рыцарями Храма. Башня, ожидавшая восстановления на поле в северной части поместья, принадлежала роду Синклеров никак не меньше пятисот лет и находилась на месте монастыря тамплиеров. Именно Темпльмору, в названии которого присутствует корень “темпл” — “храм”, а не Стратмурну род Синклеров был обязан своим титулом. Все это говорило о том, что кровь тамплиеров течет в жилах Синклеров с тех темных времен, когда орден подвергался гонениям почти везде — кроме Шотландии.

Впрочем, за давностью лет, достоверность некоторых источников могла быть подвергнута сомнениям — но это было не так уж важно. Некоторые истины просто были. И одной из истин о тамплиерах, подтвержденной даже книгами по истории — в которой Адам не сомневался ни на минуту, — было то, что рыцари Храма исповедовали слепую готовность защищать Святую Землю и сокровенные знания своего ордена. Многие из них приняли мученическую смерть на костре, но так и не выдали тайны. И хотя в четырнадцатом веке король Франции вознамерился уничтожить орден в надежде завладеть его легендарными сокровищами, он так и не понял, что величайшей ценностью храмовников было не золото, но знание…