Юлия Остапенко - Игры рядом

— Значит, она умерла зря, — сказал я, глядя на стену за его спиной.

Алоиз посмотрел на меня с удивлением.

— Кто?

— Она! Миранда! Женщина, которой один из ваших вырвал сердце!

Вертикальная складка, пролегшая меж его бровей, стала глубже.

— Я знаю, — негромко проговорил он, — тебе трудно это понять…

— Трудно понятъ?! А вы бы поняли, если бы вам сообщили, что ваше сердце принесут в жертву каменному истукану?!

— Это не совсем жертвоприношение, — сказал Алоиз, игнорируя столь неуважительное отношение к своему богу. — Вернее, совсем не жертвоприношение. Безымянному Демону нужна не просто ваша кровь — ваш дух, ваша сущность. Вы станете анимой и анимусом его новой личности. Эван, ты не умрешь. У тебя заберут сердце, но ты не умрешь. Ты станешь частью бога. Если задуматься, ты должен испытывать благодарность.

— Серьезно? — восхитился я. — Знаете, что-то с этим никак!

— Жаль, — коротко сказал Алоиз и встал. — Ну, теперь ты знаешь в общих чертах, что от тебя требуется. Моя миссия выполнена. Какие-нибудь вопросы?

— Что вы со мной делали?

Мне показалось, что он ждал этого, хотя явно был не очень доволен.

— Это часть подготовки, — суховато сказал Алоиз. — Проводники должны резонировать друг с другом. Я знаю, это было неприятно, но теперь ты отдохнешь. Пока мы не найдем женщину-Проводника. Тебе что-нибудь нужно?

Он говорил так, словно мне предстояло немного позаниматься черной работой. Неприятной, но полезной. Конечно, всё, что говорил этот человек, — бред, но разве это меняет мое положение? Я смотрел на него, такого спокойного, такого доброжелательного за непробиваемой стеной собственных суеверий, столь привычных и очевидных для него и столь страшных и губительных для меня, и думал, что нет никакого смысла пытаться говорить с подобными людьми.

Да и о чем мне было с ним говорить?

— Дайте мне пергамент. И грифель, — сказал я, прежде чем понял, что хочу это сказать.

По лицу Алоиза скользнула тень удивления. Потом он кивнул, повернулся и вышел. За приоткрывшейся дверью я успел разглядеть смутно блеснувшие лезвия алебард.

Эх, жаль, что у меня нет арбалета.

После дурманного полусна, в котором я провел последнее время, думать оказалось непривычно, но я сделал над собой усилие. Надо было выбираться отсюда, причем быстро. Я не знал, сколько времени займут у них поиски женщины, которую они считали составной частью для воскрешения своего бога. Но если эта Стальная Дева окажется хоть наполовину столь же расторопна, как существо, которое они называли Ржавым Рыцарем, случится это довольно скоро. Не знаю, то ли я все еще плохо соображал, то ли ситуация действительно была безвыходной, но придумать ничего стоящего я так и не смог. Возникло несколько идиотских идей вроде того, чтобы просимулировать попытку самоубийства или попытаться прорваться с боем, но я от них сразу же отказался. В конце концов, пришлось остановиться на беспомощном варианте ждать подходящего случая, хотя это был скорее жест отчаяния. На самом деле я просто боялся признаться себе в том, что я совершенно не знаю, что делать.

Моя просьба была удовлетворена быстро: не прошло и часа, как дверь снова открылась, впустив подростка, которого я видел в зале. Он несмело остановился у порога, переминаясь с ноги на ногу. Выглядел он очень неуклюжим и неуверенным, но в глазах смущения не было — только острое, пытливое любопытство. Во мне что-то коротко екнуло — предчувствие, привычное для людей с моим ритмом жизни. Как правило, оно означало либо опасность, либо возможность использовать что-то в своих интересах. Так или иначе, я смутно, почти интуитивно ощутил, что с этим мальчишкой надо быть повнимательнее… Вероятно, именно из-за спокойной уверенности, сквозившей в его взгляде, несмотря на неуклюжесть движений.

— На мне что-нибудь написано? — поинтересовался я.

Мальчишка вздрогнул и выпалил:

— Меня послали… тебе принести… вот!

Он быстро подошел к столу, дважды споткнувшись по дороге, положил передо мной несколько листков тонкого пергамента и грифельный стержень. И то и другое великолепного качества, даже у моего отца таких никогда не было. Я невольно потянулся к ним, всё еще удивляясь, что попросил Алоиза дать мне предметы для рисования. Не знаю, зачем я это сделал… Даже поднапрягшись, я не мог вспомнить, когда рисовал в последний раз.

— Ты художник? Я думал, ты партизан, — сказал мальчишка. Похоже, он был здорово разочарован.

Я невольно улыбнулся его непосредственности.

— Партизан, — заверил я. — Но иногда рисую.

— А с кем вы сражаетесь?

— Мы сражаемся с нехорошими дядьками, — насмешливо ответил я, подчеркнув это наивное, такое неуместное слово. — А ты как думал?

Мальчишка вспыхнул, веснушки на его горбатом носу потемнели.

— Мне, между прочим, шестнадцать лет, — надменно сообщил он. Я удивился, но деликатно это скрыл. На вид я не дал бы ему больше тринадцати.

— Как тебя зовут? — спросил я, отодвигая пергамент.

— Джейкоб.

— Ладно, Джейкоб, тебе я скажу, хоть это и военная тайна. Мы надираем задницы всяким лордам. Тем, которые много о себе воображают.

— Здорово! — оживился мальчишка. — А зачем?

Хм. А парень непрост — сразу зрит в корень. Такого бы мне в разведывательный отряд…

Я вдруг вспомнил, что нахожусь в руках фанатиков, собирающихся вырезать мне сердце, и вряд ли когда-нибудь еще займусь подбором людей в разведывательные отряды. От этой мысли у меня заныло под ложечкой, и я поспешно сменил тему.

— Знаешь, это сложный вопрос. Я тебе как-нибудь объясню… Потом.

— Хорошо, — легко согласился Джейкоб. — Ты ведь еще долго тут пробудешь.

Его общительность определенно мне нравилась. Мне хотелось предложить ему присесть, но я боялся спугнуть его. К тому же я не знал, имеет ли он право здесь находиться — может, просто заболтался. С другой стороны, спокойствие в его глазах и роль, которую он исполнял в кровавом обряде, свидетелем и почти участником которого я стал, явно говорили о том, что всё не так просто.

— Да? — небрежно спросил я. — И насколько долго?

— Алоиз говорит, что надо посылать Стальную Деву. А отец не хочет — боится. Они пока спорят об этом. Ну, в конце концов, они ее всё-таки пошлют. Отец всегда делает то, что говорит Алоиз. В общем-то, это правильно, Алоиз знает, как будет лучше. Отец и Ржавого Рыцаря будить не хотел, но они просто не знали, как тебя иначе найти — ты же всё время прячешься, хоть и не от нас…

— Подожди, подожди, — осадил я его. Всю жизнь я ненавидел таких трепачей, часто срывая зло на Юстасе, но теперь жадно глотал каждое слово, неосмотрительно вылетавшее из мальчишеских губ. — Твой отец? Кто он?