Владислав Соло - Астральное тело - 1

Я воспользовался случаем и через какие-то мгновения проскользнул мимо медсестры, которая громко перекрикивалась с вахтершей. Медсестра не обратила на меня никакого внимания.

Я торопливо зашагал по коридору, считывая номера палат с табличек. Я каждую секунду ожидал, что меня снова окликнут в спину. Но медсестра и вахтерша были заняты своим делом, и я свободно передвигался вдоль коридора к заветной цели: палате номер девять. Я подошел к ней и сразу же, не раздумывая, тихо постучал в дверь.

Мне не ответили. Тогда я приоткрыл дверь и заглянул в палату: на широкой деревянной кровати лежала Наташа: она спала. Больше в палате никого не было. Я на цыпочках зашел в палату и осторожно прикрыл за собою дверь. Я приблизился к Наташиному изголовью.

Даже сегодняшнее свидание с Викой не могло удержать меня. Я заронил эту девушку в свое воображение там, у хижин, у свадебных машин, и лишь только сейчас, здесь, в больнице, я начинал понимать, что я влюблен, и может быть, безнадежно, навсегда. И эта безнадежность неухоженной робостью замерла у изголовья Наташи сейчас…

Что — устремленность к Наташе или к тайне минуту назад осторожно прикрыла за мною дверь в эту палату? Но лишь спустя много-много времени, когда я порядком изведаю мыслительные тропы насущных дней и ночей, я пойму, что любовь и тайна одно и то же на свете. А пока я еще не знал об этом…

Неожиданно Наташа открыла глаза, словно ожидала. Как же она была хороша! Вьющиеся волосы обрамляли безмятежное лицо.

— Сережа, — промолвила она шепотом, — я ничего не понимаю, обними меня, пожалуйста, мне страшно, я боюсь тебя.

Я подошел совсем близко, присел на краешек кровати, нагнулся к Наташиному лицу, и мы начали перешептываться.

— Все прояснится, — сказал я, — не бойся меня, все прояснится…

— Ты думаешь? — с напряжением в голосе спросила Наташа, — а ты, случайно, не призрак?

— Нет… Я настоящий.

— А я, может, призрак?

— Нет, ты тоже настоящая, видишь, я глажу твои волосы и ощущаю их нежность, а сейчас ты ощущаешь мою ладонь у себя на щеке. Ведь правда?..

— Да, твоя ладонь настоящая, и я даже могу дотронуться до нее губами.

— Как твоя фамилия, Наташа, а то вахтерша не пропускает меня.

— Сказкина, а твоя?

— Истина, Сережа Истина…

— Истина, — повторила Наташа. — Это правда?

— Да.

— Серьезная фамилия, ты не находишь, Сережа?

— Наверное, так, а твоя фамилия очень ласковая, Сказкина.

— Истина рождается тяжеловесно, вырывается из тьмы, освобождает свои крылья из тины невежества, — прошептала задумчиво Наташа.

— Откуда это? — поинтересовался я.

— Я не помню, — отрешенно ответила Наташа, — пришло в голову просто сейчас, — она вгляделась в мои глаза. — А я тебя уже не боюсь. Ты словно родной мне человек…

— У нас есть тайна, общая тайна. Она объединяет нас, Наташа… Ты помнишь хижины?

— Не надо об этом, Сережа, пожалуйста, мне снова становится страшно…

Мы замолчали и долго смотрели друг другу в глаза. Наши чувства и наши мысли будто переплетались.

— Я видела тебя вчера, Сережа, — первой снова зашептала Наташа.

— На площади поселка у свадебных машин?

— Нет, — и я внутренне насторожился, такой поворот меня напугал. „Нет“ — это значит, что Наташа видела меня в другом месте, но где и как, ведь вечером вчера она находилась уже здесь, в больнице!..

— И где же ты меня видела?

— В твоем дворе…

— А-а, возле хижин, — обрадовался я, но по глазам Наташи я понял, что обрадовался напрасно. Возле хижин мы виделись в том, замысловатом сне, тогда где же она могла меня видеть? Я насторожился еще больше. Дыхание, затаившись, пружинило у меня в груди.

— Я видела тебя вчера вечером в твоем дворе на футбольном поле, — я вслушивался в каждое ее слово. — Ты возвращался откуда-то домой очень печальный и несколько минут постоял на футбольном поле. Я подошла и поцеловала тебя, а ты отшатнулся от меня и так поспешно ушел…

От этого признания Наташи, в свою очередь, мне стало жутковато… Уж не призрак ли, действительно, Наташа? И я снова погладил ее волосы и прикоснулся к ее щеке ладонью.

— А потом появился какой-то туман, — сказала Наташа. Я увидела людей в белых халатах, один из них хлопал меня по щекам, я поняла, что приоткрыла глаза. Меня тошнило и очень кружилась голова…

— Можно, я буду тебя навещать? — прошептал я.

— Да, конечно… — утомленным голосом ответила Наташа. — А сейчас уходи, пожалуйста, я постараюсь уснуть. — Она закрыла глаза.

Через три месяца

— Ну, как? — спросила Аня, когда мы вышли из Дворца культуры.

— Неплохо, — ответил я. — Думаю, что парткому понравится.

— Господи, как же я устала от этих репетиций! Хочется отдохнуть…

— Пойдем что-нибудь выпьем в летнем кафе, — предложил я. Аня посмотрела на часы:

— У меня в запасе только один час.

— Только час? — переспросил я.

— Да, а потом надо зайти в детский сад, за Аленкой.

— Аленка, это кто?

— Это моя дочь.

— Ясно…

— Ну что, идем в кафе? — переспросила Аня.

— Да, — решительно ответил я.

Мы взяли по чашечке кофе, по стакану густого лимонного сока и присели за столик в самом углу решетчатой беседки. В кафе почти никого не было, звучала негромкая музыка.

— Нет, в самом деле, тебе понравилось или ты просто не желаешь разочаровывать меня? — спросила Аня.

— Конечно понравилось. К чему беспокоиться… Я не привык обманывать себя, строить взаимоотношения на похвальном похлопывании по плечу… Впрочем, одно место я, вероятнее всего бы, скорректировал, — и я улыбнулся…

— Какое? — спохватилась Аня.

— „…за правду, за труд!..“ Ты помнишь эту фразу, она звучит в конце второй части?

— Да, — ответила Аня, недоумевая. — Но что же здесь плохого?

— В самой фразе плохого ничего нет. Только вот в слове „труд“, буква „дэ“ звучит как буква „тэ“, и на слух „труд“ слышится как глагол „трут“. А там еще и „за“!.. Вот и получается — „затрут“. И вся фраза воспринимается не иначе, как „… за правду — затрут!..“ — Аня улыбалась, придерживая ускользающие из-под ее тонких пальцев губы. Я вначале тоже сдерживал порывы своей улыбки усилием воли, старался быть серьезным. Но мы все-таки весело расхохотались, не обращая внимания на окружающих! А впрочем, никому не было дела до нас…

— В самом деле, а что же делать? — успокаиваясь, спросила Аня.

— Думаю, — ответил я, — надо скорректировать фразу так: „… за правду и за доблестный труд!..“

— Спасибо за подсказку, — ласково поблагодарила меня Аня. Она отпила лимонный сок, сделала пару глотков, поставила стакан перед собой и о чем-то задумалась. Мы немного помолчали. Мы оба смотрели через решетчатую стену кафе на улицу. Поодаль от нас шумела автострада. Машины, словно механические существа, изворачивались на повороте в порывах ветра и, подсигналивая, обгоняли друг друга; иногда какая-нибудь из них, чтобы пропустить торопливого пешехода, резко притормаживала, припадая на передние колеса, и, когда рассеянный пешеход давал стрекача, машина, весело взвизгнув шинами по асфальту, снова уносилась вдаль.