Диана Удовиченко - История бастарда. Реквием по империи.

– Не шуми, старина. У меня важное известие для лорда Глейнора, – добродушно гудел голос дяди Ге.

– Не пущу!

– Лучше отойди по-хорошему.

Очевидно, слуга не внял предупреждению дядюшки, потому что в следующую секунду раздался его испуганный вопль, следом – звук удара о стену. Тут же дверь спальни распахнулась, пропуская моего опекуна. В руках дяди была какая-то перепачканная землей жестянка.

– Ступай, сынок, подожди за дверью, – спокойно кивнул дядя, – нам с его светлостью поговорить надо. – Да не уходи далеко! – напутствовал он меня напоследок.

Я вышел в коридор, где застал дворецкого, который, кряхтя, пытался встать на ноги. Подняв его и выслушав поток жалоб на беспокойных гостей, я отыскал неподалеку небольшой круглый холл с уютными креслами. Там и решил подождать дядю Ге. На душе было погано, сердце сдавливала ненависть к Вериллию. Хотелось прямо сейчас побежать и выполнить все свои клятвы. В холл вошли Грациус с Дживайном. Лица у обоих магов были мрачными. Молча опустились в соседние кресла.

– Где Дрианн? – спросил я у них.

– В храм Дадды побежал, – махнул рукой Грациус. – Как ни пытались его остановить – куда там!

Ну, конечно. Переживал за некромантку, оставленную на попечение отца Дарсана. Взять девушку с собой на штурм Счастливого местечка мы, понятное дело, не могли. В лагере за ней тоже следить было некому. Вот и оставили у жрецов. Вела она себя смирно, никого не трогала, так что мы наложили на ее комнату все чары, на какие только были способны, и заперли некромантку на ключ, который вручили отцу Дарсану. Ни жрецы, ни повстанцы особой симпатии к девице не питали. Только один Дрианн постоянно испытывал потребность в общении с ней. Вот и сейчас не выдержал разлуки, отправился через весь город к своей новой подружке. Безрассудный поступок.

– Да не переживай, Рик, – усмехнулся Дживайн, – там сейчас не до него. А если кто и попытается Дрианна тронуть… видел, что от мародеров осталось?

В том-то и дело… а если моему беспокойному другу придет охота еще поразвлечься? Решив сделать магу при встрече строгий выговор за самовольную отлучку, я снова погрузился в свои мысли. Вырвал меня из них поднявшийся в доме переполох, виновником которого опять стал дядя Ге. Выйдя из комнаты герцога, он подозвал дворецкого. И тут началось: забегали слуги, на улице загрохотали колеса экипажа, вскоре по коридору быстро пробежал пухленький человечек с кипой бумаг и нырнул в спальню лорда Глейнора. Потом туда же забежали садовник и два лакея, парочка нотариусов в смешных париках, секретарь… Творилось что-то непонятное, в голосах суетящихся слуг звучала растерянность, мы молча переглядывались. И лишь дядюшка, вырвав бразды правления у перепуганного дворецкого, умело дирижировал всей этой свистопляской, раздавая указания и подгоняя дворню. Когда беготня прекратилась, а нотариусы отбыли восвояси, опекун жестом подозвал меня к себе.

– Иди, Рик, попрощайся, – вздохнул он. – Отходит герцог… тебя зовет.

Лорд Глейнор, увидев меня на пороге, сделал попытку приподняться на подушках. Но не сумел.

– Я… нашел тебя… – из последних сил прохрипел он, протягивая мне руку, – Изабелла… будет… счастлива…

Я стиснул холодеющие пальцы, и ощутил, как в мою ладонь легла какая-то маленькая вещица. Герцог хотел сказать что-то еще, но из его горла вырвался влажный кашель, губы окрасились кровью.

– Дживайн! – заорал я.

Маг вбежал в комнату и остановился поодаль от кровати, всем своим видом показывая, что он не может даже облегчить мучения раненого. Я держал руку умирающего и в каком-то тупом, яростном бессилии наблюдал, как жизнь покидает этого мужественного, могучего человека. Он боролся до последнего, цеплялся за остатки отмеренных ему мгновений, и все время что-то пытался мне сказать. А я не понимал, задери меня Хайнира! В мозгу билась одна навязчивая мысль: "Тем больше причин уничтожить Вериллия…"

Не знаю, сколько прошло времени. Возможно, какие-то секунды. Но они показались мне вечностью. Тело лорда Глейнора содрогнулось в последней агонии, и он замер. На окровавленных губах застыла легкая улыбка облегчения.

– Да примет Луг его душу в Счастливых долинах, – скорбно проговорил Дживайн, – да возродится он в добрые времена…

Я поклонился герцогу. Почему-то теперь я не сомневался в нашем родстве. Поклонился и закрыл его глаза. Синие, как небо Речного края. Синие, как глаза моей покойной матери. Синие, как сапфиры, украшающие золотой кружок, который герцог перед смертью вложил в мою ладонь.

– Да примет Луг твою душу в Счастливых долинах, – следом за Дживайном повторил я, касаясь прощальным поцелуем холодного лба. – Пусть твой путь будет спокойным. Я выполню клятву, дядя…

Я вышел за дверь, где меня встретили встревоженно-вопросительные взгляды Грациуса и пожилого дворецкого. Не имея сил говорить, я ответил кивком. Старик тихо заплакал, утирая слезы большим накрахмаленным платком. В спальню печальной вереницей потянулись слуги, чтобы попрощаться со своим господином. Видно, лорд Глейнор был справедливым и добрым хозяином – все искренне горевали по нему. Я вернулся обратно в холл и опустился в кресло. Сердце когтила боль потери, хотелось побыть одному. Угадав мое желание, Грациус молча встал и, ободряюще коснувшись моего плеча, вышел. Я зачем-то с силой тер лицо, так, словно пытался стереть весь ужас этого дня. В голове засела одна мысль: почему, ну почему я не успел даже поговорить с герцогом? Тот случай, когда он был пьян, не в счет. Тогда он лишь поведал мне печальную историю своей сестры – моей матери. Это было важно, очень важно. Но ведь я мог узнать о нем и обо всей его семье гораздо больше! Почему потом не попытался побеседовать с ним еще? Просто так, о жизни. Обо всем. Теперь брат моей матери ушел из этого мира. А я даже не знаю, что он любил, а что ненавидел. О чем он думал, мечтал? Я мог бы услышать его воспоминания о покойной Изабелле, вместе посмеяться над их детскими проделками – ведь они были, обязательно были, все дети шалят! Мы вместе погоревали бы о маминой ранней смерти, выпили бы за спокойствие ее души. Стали бы друзьями… А теперь он там, с мамой. А я здесь. И ничего этого уже не будет… В глубине души я осознавал, что корю себя напрасно. Не было у нас времени для дружеских посиделок и неспешных бесед за стаканчиком вина. Слишком много надо было успеть, слишком велика была лежавшая на герцоге, да и на мне, ответственность. Но чувство вины, бессмысленное, нерациональное, и такое естественное для оставшегося в живых, продолжало сдавливать сердце. Следом пришла злоба – тяжелая, свинцовая, заставляющая сжимать кулаки и стискивать зубы. Пусть я не успел подружиться с этим сильным, великодушным, благородным человеком. Зато я выполню свое обещание. Уничтожу виновника всех этих кровавых событий. Странно, но я не осознавал в тот миг, что в отместку за смерть дяди собираюсь убить собственного отца. Да я даже в мыслях не мог назвать Вериллия Фламиера своим отцом! От тяжких раздумий меня отвлекло тихое сопение. Обернувшись, я увидел, что рядом со мной сидит дядя Ге. Глаза моего опекуна блестели, на лице застыло скорбное, виноватое выражение.