Анна Тьма - Белое Пламя

– Я… тебя… старше…

– Да ну! А выглядишь-то гораздо младше.

– Это… потому… что ростом… меньше…

На последнем слове парень запнулся и снова отключился.

– Командор! – рявкнул Росомаха в самое его ухо.

Резко очнувшись, Ален вскинул голову к небу. Длинные зрачки окаймились в желтое. Мраморно-белое лицо с синими губами казалось неживым.

– А ты сам себя не можешь вылечить? – осторожно поинтересовалась Василиса.

– Если бы мог… уже бы вылечил…

– А почему не можешь? – встрял Росомаха.

– Я не могу… магия на меня не действует… Если бы убил их всех… взял их жизни… вылечился бы… – Ален осторожно вдохнул, выдохнул. – Но я не убил… никого.

Тут показалась калитка дома Алена. Василиса побежала вперед, заколотила кулачками по дереву, крича:

– Откройте! Откройте скорее!

Залился повизгивающим и жалобным лаем старый пес. Слышно было, как открывается тяжелый засов в доме Алена. А Росомаха меж тем тихо спросил:

– А что ж ты с тем… главарем-то сделал?

Ален слабо усмехнулся:

– Памяти лишил.

Росомаха не нашелся что ответить. У калитки появился Яков, а следом за ним перепуганная Карина в одной ночной сорочке. Василиса, давясь слезами, сбивчиво пыталась что-то втолковать хозяевам, а потом просто указала рукой на Алена, повисшего на плече друга.

Отчим первым оказался рядом с пасынком, едва не сорвав калитку с петель.

– Что случилось? – резко спросил Яков у Ромахи, перекидывая руку Алена через свое плечо.

– Чужаки в корчме… драку затеяли, – сбивчиво заговорил Росомаха. – Матерые. Ален спас. На себя принял…

– Говорила же я! – дрожащим голосом сказала Карина. – Чувствовала! Случится! И случилось…

– Нормально все, мама, – ровный, непрерывающийся голос дался нелегко. – Я жив.

Тем временем Ален с помощью отчима и друга доплелся до порога. С внезапной силой схватив Росомаху за ворот, он заговорил, тяжело роняя отдельные слова и не отрывая страшного взгляда от глаз друга:

– Василису. Доведи. До порога. Понял? Бронь. Заговоренная. Нож. Тоже. Неумеха. Отобьется. От матерого. Доведи. До порога. Понял? Головой. Отвечаешь.

Росомаха быстро закивал, силясь оторвать взгляд от этих страшных, нечеловеческих глаз, и не мог. Ален сам погасил жуткое желтое сияние, стянул зрачки из щелок в точки и рухнул как подкошенный.

Очнулся он лишь под утро. Устало положив голову на край кровати Алена, спала мать, просидевшая рядом с ним всю ночь.

Лекаркой она была довольно-таки умелой, но ей стоило много сил залечить порванную артерию, кровь из которой хлынула, как только Ален перестал мысленно сводить края раны, потеряв сознание. Она понимала, насколько близко в тот момент ее сын подошел к могиле. А пока лечила, заглянула в душу и ужаснулась. До этого она еще надеялась, что Ален сможет стать прежним… Но такой безысходности и бездны смертной тоски даже у стариков почти никогда не бывает… В душе не было желания жить и бороться – лишь устало-обреченная тоска и бесконечная боль.

Парень сел на кровати, ощупывая перевязанные плечо и грудь. Мать забинтовала его основательно – почти по пояс тело туго стягивали бинты. Из-под повязки выглядывал вытатуированный на плече Знак. Он чуть светился бело-серебряными красками, тонко очерченный угольно-черным. Пульсирующая боль и слабость накатывали красными волнами на берег сознания. Стараясь не тревожить мать, он встал, надел военные штаны, отстегнул клинки, поверх повязки неловко надел свободную черную рубаху. Каждое движение отдавалось нестерпимой резью в груди и руке. Соорудив из чистой тряпицы перевязь, Пламенный постарался поменьше тревожить руку. Но все же, сжав зубы, поднял мать и положил ее на свою кровать. На лбу выступили капли пота, но Ален не проронил ни звука.

Взяв верную свирель, неслышно выскользнул из дома. Надо было набраться сил. А в доме, лежа в постели, этого не сделать вольному Пламенному. Были и другие причины бегства Алена. Сейчас он был опасен и знал это. Ох как опасен… Не совладает с собой – и полдеревни перебьет его боевая неконтролируемая ипостась, Зверь.

Озерцо за садом встретило старого знакомца тихим вздохом и ласковым шепотом воды. Стянув сапоги и закатав штаны повыше, он ходил ногами в чистой воде, перебирая пальцами прибрежные камешки и распугивая мелких рыбешек. Озеро безропотно принимало в себя всю злость, ненависть, боль одинокого юноши. Он беззаботно улыбался, ловко поднимая пальцами ног донные камешки и бросая их в воду.

Белесый туман, что Ален вдохнул в конце вчерашнего боя, был памятью Мародера. И, отводя от себя беду, Ален блокировал память, свою и чужую, без разбора. Пока они не смешались. Пройдет время, и отнятая память схлынет, растает, как утренний туман. Но чтобы это произошло, должно наступить то самое «утро».

Вдоволь наигравшись в воде, Ален обошел озерцо, шепотом поблагодарив воду, и побежал через лес на опушку, высоко вскидывая длинные ноги, грациозный, как дикий зверь, и такой же опасный.

Остановившись у обрыва, он замер, завороженно смотря, как светлеет на востоке небо, как меняются его краски, как занимается величавая заря… Тогда он вдруг запел. Его звонкий голос выплетал незнакомые слова нечеловеческого языка. Юноша сам не понимал слов, но даже не задумывался над этим немного странным фактом. Тихо, не тревожа рассвет, полилась над землей песня, и лес замер, вслушиваясь.

Взошло солнце, окончилась песня, и маг радостно потянулся к солнечным лучам, исполняя дикарский танец. Перевязь ненужной тряпицей болталась на шее, а Ален, чистое беспамятное дитя, ловил руками первые лучики солнца и сплетал из них венок.

Неслышный простому человеческому уху вздох заставил Алена мгновенно пригнуться, скрывшись в траве, и заозираться.

С легким смешком на опушку из кустов выбралась девушка со следами слез на милом личике. Несколько секунд юноша не узнавал ее и лишь наслаждался красотой лесной нимфы. Потом сама собой заработала память, и он узнал Василису. Она стояла и улыбалась ему. Он неуверенно улыбнулся в ответ.

– Василиса? – Свой голос показался ему чужим.

Куда исчезла холодность заточенной стали? Что сталось с резким, приказывающим тоном? Он попробовал свой голос вновь:

– Что ты здесь делаешь, Василёк?

Девушка рассмеялась нежным серебряным колокольчиком.

– Я из дома убежала, – призналась она, потупившись. – Отговорилась, что с утра за грибами пойду, и вот… За тебя боялась, спать не могла…

Он недоуменно улыбнулся, покачал головой. Память по-прежнему работала лишь на уровне рефлексов – «помню то, что вижу перед собой».

– Иди сюда. – Он протянул ей здоровую руку, не затянутую в перчатку.