Василий Горъ - Проклятие короля

Увы, дотянуться лбом до носа промахнувшегося парня мне не удается. Мешает жуткая вспышка боли в плечах, вывернутых его дружками.

— Ах ты тварь! — шипит Лечи и, схватив меня за шею двумя руками, пытается ударить коленом в живот.

Попытка скрутить бедра и корпус отдается еще одной вспышкой боли. Во всем теле! Причем такой острой, что я на мгновение перестаю соображать. И, чтобы не дать Подошве вышибить из меня дух, изо всех сил напрягаю мышцы живота…

Видимо, слишком поздно: жуткая боль, зародившаяся в правом подреберье, связывает чудовищным узлом мои внутренности, потом жгучим пламенем прокатывается по груди, бедрам, рукам и… даже по спине!

О, Создатель! Как больно! Но ведь такого не может быть! Или… может? Неужели эта тварь пырнула меня ножом?! Или… это сделали те, что стоят сзади?

— Не дергайтесь, ваша милость, — усмехается Подошва. И я, услышав тембр его голоса, заставляю себя открыть глаза.

— Не дергайтесь, ваша милость! Ну, пожалуйста!! Да вы вообще меня слышите?! — раздраженно спрашивает тот же голос, и я с трудом фокусирую взгляд на силуэте склонившегося надо мной человека.

Лечи? Называет меня на «вы»? С чего это? Так! Какой же это Лечи? Длинные волосы… Плечи слишком узкие… А это что? Грудь? Так, это же женщина! А… где же Лечи?

— Да, слышите… Наверняка… — сама себе отвечает женщина. И тянется ко мне рукой.

Я тут же чувствую прикосновение ко лбу чего-то холодного и влажного, а потом на меня снова накатывает боль: лоб начинает пульсировать и гореть так, как будто на него насыпали раскаленных угольков…

— Потерпите немного, ваша милость, — видимо, увидев, как меняется выражение моих глаз, просит она.

Я на мгновение прикрываю веки. А потом приподнять бы голову, чтобы осмотреться.

Зря я это затеял — в животе вспыхивает такая боль, что я не понимаю, как удерживаюсь в сознании. Недовольное фырканье моей сиделки доносится до меня, как сквозь толстое ватное одеяло:

— Лучше не шевелитесь, а то швы разойдутся…

«Швы?» — мысленно повторяю я и… вспоминаю.

— Засада! Справа!! Иллю… — звук глухого удара, и в глазнице эрра Диира возникает хвостовик арбалетного болта.

«Дзанг! Дзанг!» — раздается где-то сзади.

И я, вскидывая щит и срываясь с места, краем уха слышу чей-то жуткий хрип.

— К бою!!! — орет Ярт Двурукий.

Потом его заглушает боевой клич барона Нолада… и время вдруг замедляет свой бег. И не только замедляет, но и раскалывается на мелкие кусочки. Словно зеркало, упавшее на каменный пол…

Сначала приходят звуки — шелест покидающего ножны меча; глухие удары во вскинутый перед собой щит, в который по очереди втыкаются аж четыре стрелы; ржание коня его милости. Потом — отдельные картины первых мгновений боя: перекошенное лицо Гелса Лысого и его белые от напряжения пальцы, которыми он тщетно пытается вытянуть из раны арбалетный болт; свивающаяся в мелкие вихри дорожная пыль, почему-то двигающаяся по направлению к моим ногам, переливающаяся всеми цветами радуги листва склоненных над дорогой деревьев…

Чуть позже картинка ненадолго темнеет, почему-то начинает отдавать красным… и вдруг перестает быть бессвязной. А потом перед моими глазами возникает один из первых кусков воспоминаний…

…Я стою в строю телохранителей барона Орейна и, вглядываясь в многоцветье мелькающих перед глазами пятен, думаю о предсмертных словах нашего мага. Мысли какие-то ленивые, медленные и шевелятся так, как будто к каждой привязано по здоровенной наковальне. Мелькание красок замедляет их все больше и больше, и в какой-то момент я вдруг чувствую тошноту.

«Иллю… это же иллюзионист!» — вдруг мелькает в голове. И моя рука сама по себе устремляется к шее, на которой висит связка амулетов…

Шипы больно впиваются в пальцы. Ура! Он! Амулет Чистого разума! Криво ухмыляясь, сжимаю его изо всех сил и чувствую, как овальная деревянная пластинка превращается в угольную пыль.

Серо-зеленая вспышка перед глазами — и фантасмагория красок мгновенно пропадает. А я тут же наталкиваюсь взглядом на тело Биера Косматого и вздрагиваю: в груди и правом боку мечника торчат четыре арбалетных болта и две стрелы! Сжимаю зубы, поднимаю взгляд… и вижу шеренгу из полутора десятков стрелков, открыто стоящую шагах в сорока от дороги, рядом с опушкой!

«Как на стрельбище…» — мелькает в голове.

А потом я слышу словно со стороны свой собственный рев:

— Это иллюзионист! Ломайте амулеты Чистого разума!!

— Чистый разум!!! — подхватывает Ярт. — Шевелитесь, недоумки!!!

…Смещаюсь влево. Упираюсь щитом в щит Делина Щетины и раздраженно рычу:

— Ну же, Ярт!!!

— Молчун! Щетина! Прикройте четверку! — кричит десятник.

Я, кивнув, приседаю на одно колено и, закрывшись щитом, осматриваюсь.

Жаба и оба мечника из прикомандированной к нам боевой четверки, закинув щиты за спину, волокут к пылающей карете его милости раненного в живот и бедро жреца. Маг Жизни совершенно спокоен. И смотрит перед собой остановившимся взглядом…

«Хорошо, если магичит…» — мелькает в голове, и я срываюсь с места…

Четыре шага, которые мне нужно сделать для того, чтобы закрыть мага своим щитом, я проскакиваю буквально за секунду. И успеваю подставить щит под одну из летящих в жреца стрел.

Справа от меня тут же раздается еще один глухой удар.

— Твари! — бормочет присевший рядом Щетина.

Стенки из четырех щитов хватает за глаза — пока мы с мечниками перехватываем стрелы, Жаба, наконец, подтаскивает мага Жизни к стальной стене «башни». И, скользнув за щиты телохранителей его милости, облегченно выдыхает…

Там, за двумя рядами щитов, то и дело раздаются голоса его милости и десятника Ярта: барон Нолад и Двурукий пытаются оценить уровень подготовки и количество атакующих. И спорят, стоит или нет отступать к противоположной опушке.

«Какая разница? — мелькает в голове. — Если у них — иллюзионист, то уйти нам не дадут. Как только сдохнут амулеты, мы превратимся в слепых котят. В мишени для стрелков. И каленые наконечники стрел одинаково быстро выкосят нас и в лесу, и на дороге».

На мой взгляд, надо атаковать: умрем — так не одни. И как мужчины — в бою…

«А сколько их, кстати?» — сам себя спрашиваю я и, на мгновение приподняв голову над щитом, оглядываю опушку.