Волчонок - Варвара Шихарева
Аррас тоже коснулся своего клыка и низко склонил голову, молча подтверждая слова старшого, а внимательно наблюдающий за нами Демер, услышав клятву Брунсвика, вдруг сильно закашлялся, пытаясь подавить некстати разобравший его смех. Ламерт, заметив это, сгорбился, как перед прыжком, и с угрозой произнёс:
- Наш сын тебе не игрушка, князь!
Лицо Демера мгновенно ожесточилось, в глазах полыхнул зелёный огонь:
- Теперь он мой сын, "Волколак", и только я решаю его судьбу!
И в тоже мгновение Брунсвик быстро шепнул мне:
- Недопусти!!!
Я обернулся вслед за его взглядом и, увидев, что Тирси уже потянулся к голенищу сапога за ножом, а Ламерт, зло сощурив глаза, вот-вот сорвётся с места, немедля приник к нему и, обнявши его за шею и шепнув:
- Отец, не надо! - встал и, оправив свою уже не раз чинённую "Волколаками" куртку, подошёл к Демеру. -- Я готов, старшой.
Князь, мгновенно забыв о перебранке, улыбнулся и на миг прижал меня к себе:
-Ну, вот так бы и сразу, сынок, - а затем, увидев, что Талли направляется к коням с моими нехитрыми пожитками, отрицательно качнул головой. - Княжичу "волколачье" добро уже ни к чему!
Талли замер и побледнел, а Демер, подхватив меня с земли и усадив на вороного, сам сел на навьюченного жеребца и, перехватив у меня поводья, направил наших коней прочь из стана... Развернувшись в седле, я смотрел на медленно удаляющихся от меня, застывших в молчании отцов до тех пор, пока их не скрыли палатки расположившихся рядом "Грифонов"...
НАШЛА КОСА НА КАМЕНЬ
Своё вступление в роль опекуна князь отметил тем, что, когда солнце перевалило за полдень, а над землёю задрожало жаркое марево, он резко завернул коней с утоптанной дороги, и, проехав напрямик через небольшую рощицу, вывел рысаков на берег узкой, пенящейся на камнях речушки. Внимательно осмотревшись, Демер заметил:
- Вот здесь и отдохнём, пожалуй... - тут же соскочив с коня, он прошёлся по мелкой речной гальке, разминая ноги, а после занялся обустройством привала.
Я ему не помогал, и дело тут было не только в моём нежелании или неумении. Пока князь, стреножив коней, деловито расчищал место для стоянки, я был занят более важным делом - стоя на коленях у самой кромки воды, я старательно смывал с лица липкий пот, стараясь при этом не слишком заметно стучать зубами. Несмотря на летний зной, холодный озноб пробирал меня до костей - меня одновременно трясло и морозило, да ещё и растревоженная несколькими часами пути, рука теперь на малейшее движение отзывалась резкой и дергающей, словно от гнилого зуба болью...
-Что ты там делаешь, волчонок? Беседуешь с водяницами?! - уже покончивший с бивачными хлопотами князь подошёл ко мне. Присев рядом, он пристально взглянул на меня и тихо осведомился:
-Болит?
- Немного...- соврал я как можно убедительнее, но это не помогло - князь уже взял мою левую руку со словами:
-Я лишь посмотрю.
Я, конечно, был против осмотра и так нестерпимо разболевшейся руки, но моего ответа Демер дожидаться не стал - он тут же начал быстро снимать с моей руки плотную, многослойную перевязку, и через минуту работа грандомовского пса предстала перед ним во всей красе. Рваные раны чередовались с глубокими -- до самой кости -- прокусами, а запястье с неподвижными и скрюченными, точно в судороге пальцами, было подвёрнутым и закаменелым. Демер внимательно осмотрел его и покачал головой:
- Неудивительно, что ты сам не свой. Теперь это уже не рука, а самый настоящий огрызок: легче отрезать, чем исправить!
Я косо взглянул на князя и, шепнув:
- Ничего: заживёт как-нибудь, - попытался высвободить свою кисть из его рук. То, что мои дела идут совсем не ладно, я понимал и так -- без всяких подсказок со стороны, но длинные и гибкие пальцы Демера сомкнулись на моём запястье, словно стальные клещи:
- Нет, волчонок: калекой ты не останешься. На самотёк я это дело не пущу! - лицо князя застыло в глубокой сосредоточенности, и уже в следующий миг я оказался прижат лицом к раскаленной солнцем речной гальке. Демер начал крутить мою зацепенелую кисть. Его пальцы глубоко прощупывали запястье и впивались в даже самые мелкие, налитые болью, жилки. Я сдавленно зашипел, но князь, коротко бросил:
- Терпи! - и начал распрямлять мои застывшие пальцы. Стараясь не закричать, я до скрежета сжал зубы и, дрожа всем телом, некоторое время ещё сносил его пыточное лечение, но когда под демеровскими руками у меня захрустели кости, я не выдержав, заорал во всё горло и провалился в спасительную темноту!..
... Князь разбудил меня уже на закате: открыв глаза, я обнаружил, что он устроил меня у костра, накрыв сверху своей курткой. Меня по-прежнему сильно знобило, но кисть и предплечье больше не болели... Точнее, они полностью онемели! Я зло взглянул на свою, ставшую в одночасье чужой и неподвижной руку, которую теперь до самого локтя скрывала чёрная замша перчатки с тонкими серебряными кольцами на фалангах, а Демер, перехватив мой взгляд, тихо предостерёг:
- Только не пытайся снять её, иначе всё лечение пойдёт коту под хвост!
После он велел мне выпить какую-то настойку и вручил кусок хлеба с сыром:
- Съешь всё дочиста, а после мы с тобой потолкуем. -- Не произнеся больше не единого слова, Демер повесил над огнём котелок, из которого доносился острый, режущий глаза запах. Устроившись на корточках у костра, он начал палочкой помешивать своё непонятное варево, молча наблюдая за мною. То и дело, поёживаясь под его пристальным и каким-то изучающим взглядом, я без особого рвения, принялся расправляться с полученным пайком, а когда нехитрый ужин был всё-таки мною осилен, Демер опять пристально взглянул на меня своими зелёными, ледяными глазами и заговорил:
- Повторять свои слова по два раза я не привык, поэтому слушай меня внимательно, волчонок! Твоя прежняя жизнь закончилась раз и навсегда, так что чем быстрее ты о ней забудешь, тем лучше. Приметив тебя, я разорвал твою связь со скрульской стаей, так что теперь ты не безродный приёмыш у них на побегушках, а один из моих сыновей, и воспитывать тебя я буду соответственно.
Я исподлобья взглянул на висящую у него на шее золотую стрелу и, обхватив колени здоровой рукой, настороженно ссутулился, а Демер, словно прочитав мои
