Жених из гроба (СИ) - Оксана Олеговна Заугольная
Я пожала плечами. Чего бы и не помочь. Силы от меня требовало немного — нужно было удерживать тело женщины, пока Даррен будет дергать. Чем меньше дополнительных повреждений нанесет зачарованное копье, тем больше шансов разговорить погибшую.
Хотя вообще после копья их мало.
Тут в чем весь фокус. С одной стороны, умертвия безмолвные и даже многие глухие. С другой же имелись три крупных исключения. Во-первых, вампиры. Да, они жили отдельных государством далеко в ущельях, где почти никогда их города не освещало солнце, а самые ярые инквизиторы и охочие до ингредиентов маги попросту не добирались. Но те немногочисленные индивидуумы, что ценили риск и имели страсть к путешествиям, болтали просто без умолку.
Та же беда с утопленницами. Умертвиями строго становились только женщины, моя бабушка со стороны отца подумывала даже отдельный трактат про это написать, но утопла раньше, чем дописала. Стала ли она умертвием, я не знаю, но пока она была жива, я уставала от болтовни этих русалок. С хвостами или без, они под водой не могли разговаривать, и, едва их головы показывались над поверхностью, начинали без удержу болтать обо всем, что им только на глаза попадалось. Короче говоря, чтобы пострадать от русалок, надо быть или глухим, или туповатым.
И, наконец, недавно умершие. Если поднять того, кто еще не остыл или хотя бы в течение недели, то он расскажет всё, что видел и слышал, кто его убил, кому он должен денег… В общем, мертвецы в этом состоянии очень хорошо понимают, что дорогу дальше лучше облегчить. Поговаривали, что некоторые некроманты так промышляли. Если палач (или разбойник) не мог вынудить человека рассказать, где тот спрятал сокровища, то несчастного убивали, а некромант поднимал и только успевал записывать всю необходимую информацию.
Разумеется, никого не радовала такая болтливость мертвецов. Сначала пытались запретить некромантов. Так себе оказалась идея. Поддержали ее только инквизиторы, но под шумок вырезали городок, где жили всякие подряд маги. Так идея сменилась на разработать способы заставить молчать хотя бы самых секретных специалистов. Таким подсаживали в рот серебряного паука. Тот рос и никак не мешал человеку — ну, так нам рассказывал профессор, я ему не очень поверила. А вот когда человек умирал, его рот плотно запечатывался этим отвратительным арахноидом.
Ну и появились амулеты и несколько заговоренных видов оружия вроде этого копья. Обо всем этом я размышляла, пока своим тщедушным телом прижимала Кристанс к полу, позволяя Даррену тащить за древко. Надо обладать недюжинной силой, чтобы так пробить тетеньку насквозь, чтобы копье застряло еще и в полу! А главное, зачем?
Я надеялась, что мы это скоро узнаем.
В роскошную столовую, где как раз за длинным столом и недалеко от камина валялась Кристанс, а мы с Дарреном пыхтели над копьем, то и дело заглядывали любопытные, но исчезали раньше, чем я успевала их запомнить.
Котику надоело служить воротником, и он спрыгнул на пол. Я надеялась, что мой новый друг сейчас возьмет след как собака, но метания котика по залу было не ради помощи, а в поисках лучшего места для сна. В результате он вспрыгнул на стул, свернулся клубком и уснул. К этому моменту Даррен уже избавился от копья и приготовился поднимать тетку.
Я на всякий случай отползла подальше. Еще зацепит!
В университете поднимать мертвеца нужно с кучей мелких ритуалов. Начертить правильно просто миллион знаков, поставить правильные свечи, чем больше их количество и составляющие воска совпадают с данными рождения и особенностей смерти мертвеца, тем легче и чище пройдет поднятия. Но в полевых условиях достаточно одной силы.
Именно это и собирался сделать Даррен. Он вздел обе руки, повернул ладони и словно ухватился большими и указательными пальцами зацепился за что-то. Хотя почему это «словно»? Он и впрямь ухватил тонкое тело тетки и вздернул его вместе с мертвой тушкой.
Кристанс открыла неживые глаза и уставилась на племянника. Идеально! Я почувствовала такую зависть, что захотелось немедленно тоже кого-нибудь поднять. Проверить, хватит ли моей медиумной силы на это. Но я сдержалась. Не до моих проверок сейчас. Если с Бриеном можно было с трудом, но натянуть, что он сам съел что-то по глупости, впал в каталепсию и его нечаянно похоронили — нет, я в это не верю, но всё же. То Кристанс явно убили и со злым умыслом.
Кристанс молчала. Я начала злиться. Копьем копьем, но мертвячка не остыла даже. Ее дух должен был оказаться сильнее! Ведь, по сути, дух не вырывается из тела весь подчистую. Как в кастрюльке остается немного каши, прилипшая корочка и вот это всё, так и от духа остается немного живого в теле. Недостаточно, чтобы ожить, но эти ошметки обычно больше всего тянет поговорить.
Даррен нахмурился и щелкнул пальцами, отчего голова Кристанс дернулась, а рот приоткрылся. Нет, она не заговорила, но в ее рту я заметила что-то блестящее.
— Говори же, — почти прорычал Даррен, но Кристанс лишь открывала и закрывала рот.
— Постой, — я подобралась поближе и привстала на цыпочки. — Гастион, у нее паук!
Даррен в ответ фыркнул.
— Пауки — это сказки для глупышек, название для закрывающего рот заклятие и только, — ответил он. — Во-первых. Во-вторых, Кристанс не знала никаких государственных секретов, чтобы закрывать ей рот. и, наконец, в-третьих, я ничего у нее во рту не вижу.
Но я видела и видела четко! От очередного удара некромантской магии голова Кристанс мотнулась так, что она теперь подбородком почти касалась шеи и что у нее во рту, я видела прекрасно. Паук или не паук, но блестящая живая тварь с лапками там вертелась!
— Тебе просто опять заносит, — Даррен это сказал с пренебрежительной ухмылкой, которая вообще не вязалась с серьезностью дела, которым мы занимались. Я снова начала злиться. Что поделать, гневливостью я пошла в отца, а несдержанностью — в бабушку. Не в ту, что то ли стала русалкой, то ли просто утонула, а во вторую. Вот она сквернословила в свое удовольствие, никто бы не решился наложить на нее запрет!
А вот у меня снова потеплел зад, напоминая, что ругаться нельзя, если не хочу потом лечить ожоги. Даже невидимые, они потом долго еще болели — не присесть. Сегодня мне повезло, меня излечила магия, но что, если второй раз так не сработает?
От мыслей о несправедливости жизни и том, что меня одинаково не понимают и те, кто учится рядом, и родители, я начала
