Черный Баламут. Трилогия - Олди Генри Лайон
Я замотал головой и украдкой вытер пот со лба.
Сома пенилась в чаше Словоблуда, и он смотрел на всплывающие пузырьки, словно от них одних зависела судьба Трехмирья.
— Кроме того, Наставник: Яма еще удивлялся, почему к нему не являются воины, погибшие на Поле Куру? Пришли буквально единицы, хотя люди гибнут тысячами! Да и те, что соизволили явиться… Адский Князь не вполне понимает, что им делать в Преисподней?! Вроде бы по заслугам им положено оказаться в моих мирах — а они почему-то свалились в ад! Петлерукий в недоумении, и я, признаться, тоже. Неужели на Курукшетре гибнут сплошь праведники?! Тогда мои миры должны быть забиты великими людьми под завязку!
— Ты знаешь, я, собственно, за этим и пришел. — Мне показалось, что Брихас не на шутку встревожен последними словами. Загадочные нападения из Безначалья его, понимаешь ли, не волнуют, а какой-то миллион покойников… — За две недели битвы к нам не попал ни один человек.
— Как это?! — Я едва не расплескал сому себе на колени. — Ты уверен?
— Абсолютно.
— Куда же тогда подевалась вся эта уйма убитых?! Не в миры же Брахмы?! Они ведь кшатрии, что им там делать?!
— У Брахмы их тоже нет. Я проверял, — без тени улыбки ответил Наставник. — И как раз собирался связаться с Ямой, но ты сам принес мне ответ.
— Что происходит с нами, Идущий Впереди? Ты старше и опытней меня — может, ты знаешь, в чем дело? Или хотя бы догадываешься?
— Нет, мальчик мой, не знаю. А догадки мои столь смутны и страшны, что их опасно высказывать вслух — от этого они могут сделаться явью. Пока я доподлинно не уверюсь хоть в чем-нибудь… Ясно одно: видения Миродержцев связаны с битвой людей на Поле Куру. Надеюсь, тебе удастся…
— Мне?! — Я был изумлен настолько, что забылся и перебил Наставника.
Словоблуд не обратил на это внимания, хотя в других обстоятельствах мне пришлось бы выслушать длинную проповедь о вежливости, благочестии и уважении старших.
— Тебе. Час назад прибыл гонец от твоего сына. Серебряный Арджуна молит Владыку Тридцати Трех о личной встрече в Пхалаке — это лес на юго-западе от Поля Куру. Достаточно дремучий, чтобы встреча была действительно с глазу на глаз.
— Гонец? От Арджуны?!
— Ну, не совсем гонец… Просто твой легкомысленный сын поймал за ухо оплошавшего гандхарва, когда тот пролетал мимо, и велел отправляться в Обитель с посланием. Отказать Арджуне гандхарв не решился, но также не решился и беспокоить тебя. Вся Обитель шепчется: Индра с утра не в духе… Вот крылатый гонец и осмелился потревожить старину Словоблуда.
— Я еду! Сейчас кликну Матали…
— Я уже распорядился. Колесница готова и ждет тебя. Куда ехать, Матали знает.
— Ты, как всегда, предусмотрителен, Наставник, — помимо воли улыбнулся я. — Предусмотрителен вплоть до дерзости.
— С вами приходится, — Словоблуд слегка изогнул бескровные губы, что должно было, по всей видимости, означать ответную улыбку. — Езжай, Индра, выясни, что там стряслось у Обезьянознаменного Арджуны, а я тем временем разузнаю, где находится эта пресловутая троица. Невредно было бы с ними поговорить…
— Какая троица?
Занятый мыслями о сыне — Арджуна скорее дал бы себя оскопить, чем воззвал ко мне попусту! — я совсем забыл о предыдущем разговоре с Брихасом.
— Троица воевод, чью смерть видели вы, троица-Локапал. Видели и не смогли опознать.
Брихас сглотнул и тихо повторил, видимо, для себя самого:
— Гангея Грозный по прозвищу Дед, Наставник Дрона по прозвищу Брахман-из-Ларца, и Карна-Подкидыш по прозвищу Секач.
Нет, все-таки он действительно мудрец! А у меня все из головы повылетало…
— Хорошо, Идущий Впереди. Так и сделаем. А когда я вернусь — мы выпьем еще по чашечке сомы. Потому что я никак не могу избавиться от ощущения, что у нас с тобой, и не только с тобой, осталось очень мало времени!
Последняя фраза вырвалась у меня сама собой, будто шальная молния.
Наставник бросил на меня быстрый внимательный взгляд.
— Кажется, ты начинаешь взрослеть, мальчик мой, — тихо проговорил Словоблуд, и блеклые глаза старика потеплели.
Уже выходя во двор, я вспомнил, что за нашими разговорами и питьем сомы совсем запамятовал сообщить Словоблуду о прилете Гаруды.
Ладно. Вернусь — расскажу. Главное, снова не забыть.
Глава IV
OTEЦ И СЫН
1Рыжий муравей, нахал из нахалов, копошился на моем колене. Так тщедушный горец из племени киратов-охотников возится на голой вершине скалы в поисках мха-целебника или кусочков «каменной смолки». Не надо было даже откидывать край дхоти[18] и коситься вниз, чтобы обнаружить его беззаконное присутствие. Туда-сюда, туда-сюда, еще и усиками, подлец, щекотался — ни малейшего почтения к Локапале Востока, который изволил посетить Второй мир!
Собратья рыжего, кишевшие вокруг в поисках пропитания, усердно делали вид, что меня не существует вовсе, а этот мерзавец облюбовал колено для послеобеденной прогулки и уходить явно не собирался.
Сперва я вознамерился сбить муравья щелчком (не молниями же по нему шарашить!), но раздумал. Может, это какой-нибудь местный Индра муравьев, Владыка Тридцати Трех муравейников, способный поднять целых две иголки, в то время как его подданные еле-еле треть осиливают! Убийство насекомого, согласно утверждениям мудрецов, кармы не отягощает, да и мою-то карму отяготить — это еще очень постараться надо!.. А все-таки пусть рыжий поживет лишний денек. Тем паче что меж узлов-корневищ папайи, на дальнем от меня конце поляны, уже завязывалось сражение: орда черных пришельцев схлестнулась с доблестными хозяевами здешних холмиков. Долг воина-кшатрия — защита личинок и маток, вон и муравьиный Индра стремглав несется вниз по моей голени, чтобы минутой позже ввязаться в свалку на правом фланге!
А ярко-алые лепестки цветов вполне сойдут за лужи крови.
Ни дать ни взять Поле Куру в тот самый миг, когда на нем впервые сошлись две рати, и ратхины[19] обеих сторон принялись споро уничтожать собратьев по ремеслу. Как там голосили мои гандхарвы-сладкопевцы, порхая над побоищем? «Сияет красою земля, по коей разбросаны отрубленные, богато украшенные кисти рук с защитными наперстками на пальцах, а также подобные слоновьим хоботам отсеченные бедра, а также красиво причесанные головы великих героев! Величествен вид земли, по которой, словно костры, чье пламя затухает, разбросаны безглавые тела с перерубленными конечностями и шеями!» Внимая подобным панегирикам, я всегда подозревал в своих крылатых певцах тайные наклонности, которым черной завистью позавидовали бы весельчаки кладбищ, свитская нежить Шивы! Да и сравнение с Великой Битвой выглядело сейчас изрядно притянутым за уши: муравьи-то были рыжие и черные, а на Курукшетре собрались одни рыжие! Я имею в виду, одинаковые собрались, свои, родичи, Лунная династия — кто ж виноват, что судьба развела братьев и отцов с сыновьями по разные стороны?
А действительно, кто виноват?
Мысль была странной. Не приличествуют Индре такие мысли. При чем тут виноватые?! Для кшатрия погибнуть в бою — высшая честь, накопление Жара-тапаса, душа павшего наследует райские миры, и недаром вдовы покойного отталкивают друг дружку локтями, стараясь первыми взойти на погребальный костер! А то уйдет повелитель, догоняй его потом на путях небесных…
Впрочем, на Поле Куру благополучно приканчивали себе подобных не только знатные кшатрии или вольнонаемные бойцы низших каст. Благочестивые брахманы-дваждырожденные выхвалялись знанием всех четырех видов воинской науки никак не менее, а то и поболее прочих.
За примерами далеко бы ходить не пришлось, да и не собирался я за ними ходить, за примерами.
Воюют — и ладно, пусть их… не часто выпадает подобное зрелище, чего уж судьбу гневить.
