Михаил Исхизов - Охота за мультифритом

Все три джинна были молоды и могучи. Один из них достигал в своем росте десяти локтей, а большой живот его уже начал превращаться в брюхо. Второй достиг в своем росте восьми локтей высоты, но был самым широкоплечим среди своих товарищей. Ноги его были толсты и напоминали стволы деревьев, и руки его также были толсты и напоминали стволы деревьев. Третий джинн ростом не удался. Он дотянулся всего до высоты в шесть локтей. Нос его был крючковат, глаза узки, губы толсты, и он все время щерился неприятной улыбкой. Все трое были косматы своими волосами, их резкие движения не радовали взгляд, а лица их не были отмечены печатью добродетели. Из одежды, кроме набедренных повязок, на них были, до смешного короткие, не доходящие до колен, халатики из цветного заморского шелка. Точно такие, которые носят девицы, прислуживающие на пирах. На ногах же джинны носили, как это принято у современной молодежи, тяжелые, подбитые металлическими подковками, башмаки.

- Далее, - Франт оторвался от текста, - ученейший Харуман сообщает о том, что рукава у халатов отсутствовали, и о том, какой замысловатой татуировкой были покрыты руки, ноги и другие места джиннов.

Лейтенант Брютц пришел сюда вовсе на для того, чтобы узнать какого роста были джинны сотни лет тому назад, и во что они одевались. Ни внешний облик джиннов, ни мода тех давних дней его не интересовали. Он решил, что чтение следует прекратить, и пришло время передать Мультифрит в руки Закона, то есть в его, Брютца руки.

"Не надо!" - попросил лейтенанта внутренний голос.

"Надоел он мне со своим чтением", - пожаловался Брютц.

"Он нам читает книгу самого Харумана! - напомнил внутренний голос. - Ты когда-нибудь читал Харумана? Ты когда-нибудь, по доброй воле, станешь читать Харумана?"

"Нет", - признался лейтенант.

"Ну и пользуйся возможностью. Послушай, что пишет Харуман, известный своей правдивостью и беспристрастностью".

Лейтенант не стал спорить, решил последовать совету внутреннего голоса и послушать правдивый рассказ Харумана. Но не долго.

- А Великий Офф сидел на простой циновке, сотканной из перьев радужной птицы гру, - продолжал, тем временем, читать Франт. - На нем был обычный шелковый халат с золотым шитьем, борода его блестела серебром, словно утренний снег у подножья Граничных гор, а мелкие морщины у глаз, свидетельствовали о его безмерной доброте.

- Добрые юноши, - приветливо обратился к молодым джиннам Великий Офф, - не объясните ли вы мне, ради какого доброго дела вы разрушили три города, сожгли три леса и высушили три озера.

Джинны переглянулись и расхохотались неприятным смехом. Хохот их был оскорбителен и вызывающ. Великому Оффу это не понравилось.

- Я намного старше вас и лучше вас знаю жизнь. - сказал Великий Офф, - Я должен дать вам хороший совет: не надо разрушать города, жечь леса и лишать воды озера.

Джинны опять ничего не ответили, и снова стали громко и оскорбительно смеяться. Они были молоды, глупы и уверены в своей безнаказанности.

Великий Офф был умен, добр и снисходителен к слабостям других. Но ему не нравилось, когда над ним так откровенно и вызывающе насмехаются. И он сказал:

- Если вы, добрые юноши, продолжите так неприлично вести себя, я вынужден буду наказать вас.

Следует пояснить, что Великий Офф был, в принципе, против наказаний. Он считал, что воспитывать надо на положительных примерах. И в этом случае, он тоже не собирался никого наказывать. Он просто хотел немного припугнуть джиннов.

Джинны этого не знали, и не хотели знать. Они были столь самодовольны и столь распущены, что добрые слова Великого Оффа на них не подействовали. Все три джинна стали оскорбительно хохотать, делать неприличные жесты и корчить противные рожи.

- Заткни свою скважину! Нам твои советы до факела! - сказал самый невысокий из джиннов, чьи глаза были узки, а губы толсты. Затем он презрительно сплюнул на красивую дорожку, покрытую крошкой из розового мрамора. И плевок его был подобен плевку дикого верблюда со скверным характером, которого, к тому же, еще очень рассердили. Но этого джинну показалось мало. Он прыгнул на отливающий изумрудом, аккуратно подстриженный газон, и стал на нем приплясывать. И грубые его башмаки, с металлическими подковками, оставляли следы, будто по газону прошло стадо коз.

Средний джинн последовал его примеру и тоже презрительно сплюнул на дорожку, покрытую крошкой из розового заморского мрамора. Его плевок также был подобен плевку дикого верблюда со скверным характером, которого, к тому же, еще очень рассердили.

- Ты на кого хвост поднимаешь?! Пень трухлявый! - грубо сказал он. Затем прыгнул на отливающий чистым изумрудом, газон, которым так гордился Великий Офф и стал топтать нежную траву. И грубые его башмаки, подбитые металлическими подковками, оставляли следы, будто по газону прошло стадо коров.

И третий джинн дважды сплюнул на дорожку, покрытую крошкой из розового заморского мрамора. Он был десяти локтей ростом, а рот его напоминал пещеру и плевки его были подобны плевкам целого стада диких верблюдов, со скверным характером, которых, к тому же, еще очень рассердили.

- В гробу я видел тебя и твои советы, - ощерился он. - Вякнешь еще раз - пасть порву! - Затем он прыгнул на, отливающий чистым изумрудом, аккуратно подстриженный газон, который более трехсот лет содержали в чистоте и порядке, и стал на нем подпрыгивать. И грубые его башмаки, подбитые металлическими подковками, оставляли следы, будто газон истоптал табун лошадей.

Франт опустил книгу.

- Вы, возможно, подумали, что джины выражаются слишком современно? - спросил он. - Уверяю вас, ничего подобного. Все эти, не совсем приличные выражения, и многие другие выражения, подобного рода, употреблялись еще в древности. Но, конечно, не столь широко, как в последующие века. Что ж, вернемся к нашей книге и почитаем, о чем еще нам поведал мудрейший Харуман.

Франт снова стал читать:

- Великий Офф смотрел на то, как джинны плюют на его красивую дорожку из заморской розовой мраморной крошки, как вытаптывают его любимый газон, напоминающий изумруд, и сердце его наполнялось грустью.

- Я пригласил вас, чтобы по-доброму побеседовать с вами, - сообщил он джиннам, - а вы меня огорчили.

Но эти молодые джинны не были воспитаны в уважении к старшим. Они считали себя самыми умными, были уверены в своем могуществе, и своей безнаказанности. Поэтому слова Великого Оффа вызвали у них хохот. И к моему великому смущению, ибо я был свидетелем этого происшествия, они начали произносить такие слова, которые не должны дойти до потомков, поэтому я их не записываю.