Татьяна Русуберг - Аркан

Когда наконец перед повечерием он сел за стол, пшенная каша показалась ему яблочной на вкус. Найд едва мог удержать ложку в распухших пальцах с синяком от рукояти ножа. Ноа в трапезной видно не было, зато там обнаружился Бруно, кидавший заносчивые взгляды в сторону «кухонного» стола и перешептывавшийся с другими рисовальщиками. Найд уткнул нос в тарелку, но, когда скользкий тип проходил мимо с пустой посудой, ловко выставил в проход ногу — вроде из-за стола вставал. Рисовальщик споткнулся, глиняная миска с грохотом разлетелась об пол, один из осколков впился в руку новиция. Бруно завизжал, зажимая окровавленную ладонь.

— Ах, прости, я такой неловкий! — Найд поспешно склонился над упавшим, ухватил под локоть. Со стороны должно было казаться, что он помогает новицию подняться. Но пальцы сдавили мягкое плечо, вминая мышцы в кость: — Еще раз приблизишься к Ноа, крыса смердящая, — прошипел он в ухо под каштановыми локонами, — я тебя на вилы уроню. Понял?

Бруно икнул и скосился на Анафаэля испуганными глазами.

— Ты понял? — Голос у Найда прерывался, голова кружилась. Он вздернул длинного послушника на ноги, словно пушинку. Бруно проблеял что-то, часто кивая головой. К гладкой щеке прилип комочек каши. — Тогда в лечницу иди. Там перевяжут, — во всеуслышание сказал Найд и выпустил жертву. Цепляясь полами подрясника за скамейки и поскуливая, Бруно понесся по проходу, будто за ним гнался целый легион Темных. Когда они снова встретились в общей спальне, от обычной язвительности новиция не осталось и следа. Рисовальщик усиленно делал вид, что Анафаэля не существует, и после молитвы улегся к нему спиной.

Ноа Найд увидел на общей заутрене. Монашек выглядел бледным и более неприкаянным, чем обычно. Сердце Анафаэля стиснула жалость, но он не хотел приближаться к пареньку, чтобы не ставить под сомнение защитившую его легенду.

Через пару дней Найду стало казаться, что он был фаршированным поросенком с яблоком во рту и лежал на блюде перед братом Мефодием, который то и дело колол его вилкой… точнее, хлопал по лбу поварешкой. Единственная разница состояла в том, что Найду приходилось работать. Два пальца на левой руке и один на правой украсили порезы от туповатого ножа. Фруктовый сок разъедал ранки, не давая им заживать, и скоро несчастные пальцы распухли и почти перестали сгибаться. Когда послушник продемонстрировал их брату повару, Мефодий только огрел его по рукам поварешкой: строптивец, конечно, сам виноват — плохо молился об исцелении Свету.

Найд потерпел еще полдня, а потом под предлогом посещения уборной ускользнул в лечницу — выпросить у брата Симеона листков безвременника от нарывов. На полпути через припорошенный снегом палисад Найд понял — что-то случилось. У дверей корпуса стояла повозка — чужая, не монастырская. Иноки и миряне из деревенских суетились, снимая с нее безжизненные тела и внося в лечницу. Кое-кто из прибывших мог ковылять сам, опираясь на подставленное плечо. От раненых и возниц несло дымом, кровью и смертью. Утоптанный снег между колесами покрылся красными пятнами — в повозке было щелястое дно.

Стояла удивительная тишина, как будто ужас случившегося наложил печать на уста страдающих людей, и они сносили боль молча, только изредка издавая сдавленные звуки. Сцена казалась настолько чуждой для мирной жизни обители, настолько принадлежащей давно погребенному прошлому с Чарами и собачьей будкой, что Найд застыл между голыми грядками, прижимая ладони к бешено колотящемуся сердцу. Окрик заставил его вздрогнуть — он не сразу понял, что обращаются именно к нему:

— Анафаэль! Ну что же ты! Давай сюда, поможешь.

Ноа, бледный и осунувшийся, склонился над чем-то, невидимым за бортиком телеги. Найд бросился к нему, не чуя под собой ног. Он сразу понял, что женщина с располосованной грудью мертва; жизнь покинула немолодое уже тело, как бабочка — оболочку кокона. Неумелая повязка сбилась, открывая длинную рубленую рану. Скорее всего, здесь поработал меч. Но какой воин стал бы поднимать оружие на простую крестьянку? Перед глазами Найда снова мелькнуло видение Чар. Дрожащими пальцами он отер язык копоти с дряблой, теплой еще щеки. Остановил Ноа, пытавшегося приподнять убитую.

— Уже поздно. Ее душа упокоилась в свете. Как это… Кто это сделал?

— Вольное братство, чтоб Темные перешагнули их тень! — ответил кто-то сзади. — Хворостовы бандиты.

У Найда по спине пробежал озноб. В проклятии, изреченном грубым голосом селянина, не могло быть силы, но новиций чувствовал, как что-то сдвигается в нем и вокруг него, в той невидимой сфере, где миллионы вероятностей, пересекаясь, образуют будущее. Он помог старику, раненному стрелой в плечо, добраться до умелых, но уже порядком усталых рук брата Симеона и с головой погрузился в работу — монахам-лечцам самим не справиться с таким потоком больных. Совершенно позабыв о яблоках и собственных нарывающих пальцах, Найд грел воду, таскал кипяток, перевязочное полотно, жаровню с углями для прижиганий — и постепенно составлял для себя картину происшедшего.

Из отрывочных фраз, оброненных возницами, прежде чем их выставили за дверь, и бормотания раненых послушник уяснил, что в Охвостье заявилась пресловутая банда Хвороста. Очевидно, морозы погнали лесных братьев на юг, а в деревне они попытались запастись продовольствием. Однако крестьяне не захотели расставаться с поросятами и гусями, которых они с таким трудом откормили, — ведь платить разбойники отказались. А старейшина пригрозил обратиться за защитой в обитель да призвать магов — благо за головами Хворостовых отморозков теперь охотились не только солдаты, но и СОВБЕЗ. Упрямца зарубили на месте. Потом, несмотря на отчаянное сопротивление мужиков, разграбили дворы, пустили красного петуха и скрылись в лесу — поминай как звали. А ведь шла молва, что вольное братство нападает только на чародеев.

Найд невольно бросил взгляд на Ноа, прятавшегося за печью от вони паленой плоти и воплей несчастного, которому как раз вырезали наконечник стрелы. Скоро окрестности кишеть будут солдатней и магами. Что, если кого из «людей в коронах» занесет и в монастырь, скажем, свидетелей опросить? «Уходить, надо уходить!» — снова тревожно трепыхнулось сердце. Он положил руку на плечо новиция, белизной сравнявшегося с печной стенкой:

— Брату Симеону сырое мясо нужно. Сбегай-ка к мяснику. Только пусть свежее дает.

На самом деле отбивные, чтоб оттянуть дурную кровь от ран, у лечца еще были. Вот только, хлопнись Ноа в обморок, о нем и позаботиться некому. Да и думалось как-то легче, когда монашек не мешался под ногами. Найд бросил в лохань груду окровавленных тряпок и обернулся на скрип двери.